Вторая жена - Луиза Мэй

его забрали в полицию, разве что несколько часов под утро, и они поднимаются наверх раньше обычного. Мужчина, который плачет, выходит из душа с мокрыми взъерошенными волосами, они придают ему мечтательный мальчишеский вид; и он остается мужчиной, который плачет, когда заключает ее в свои объятия. А потом он снова заговаривает о полицейской и о Каролине, и Сандрина, несмотря на все усилия, на попытки притворно закрыть глаза, на намеки, что хочет спать, чувствует, как он раздражается все больше и больше, как его переполняет злобная желчь. Она еще раз пытается сменить тему, и господин Ланглуа спрашивает, за кого она себя принимает. Мужчина, который плачет, исчез, а господин Ланглуа приказывает впредь его не перебивать. Его тирада – словно зловещая птица, словно стервятник-падальщик, вынюхивающий все затхлое и зловонное. То, что он говорит, касается всех тварей этого мира, но в первую очередь стервы Каролины, стервы ищейки и ее, стервы Сандрины. Как же, как же, а то он не знает, что она вчера была не одна!

Когда господин Ланглуа вдавливает ее голову в подушку намереваясь показать, что именно он делает со стервами, Сандрина говорит себе, что это ненадолго, чем сильнее приступ ярости, тем быстрее он проходит.

13

Сегодня ей предстоит сходить к гинекологу, и она этому очень рада. Впервые в жизни она спешит во врачебный кабинет.

Выходит из конторы в обеденный перерыв и оглядывается по сторонам. Седана нигде не видно, можно выдохнуть. Еще пару недель назад она и подумать не могла, что пойдет в клинику, не поставив его в известность, тайком от него.

В клинике играет тихая музыка, в воздухе витает запах эвкалипта. Ей безумно нравится этот аромат. Когда они начали встречаться, она удивилась: «Мои любимые цветы? Ой, я не знаю, наверное, белые». Она ответила ему наобум, потому что никто и никогда не дарил ей цветов. «А эвкалипт?» – спросил он. Ее маленькая квартирка пропахла эвкалиптом – он ни разу не пришел с пустыми руками, и ей пришлось обзавестись вазами, не одной, а сразу тремя: две для свежих букетов, а третья, самая большая, для веточек эвкалипта, ведь они сохранялись, когда другие цветы увядали. У нее возникало ощущение, что она таким образом скапливает любовь, составляет огромный букет удачи. Запах эвкалипта, казалось ей, это аромат счастья, счастья, которого оба уже не ждали.

Она вспоминает, и вдруг слезы выступают у нее на глазах. Обычно она плачет редко и очень горько. И только при нем. Поначалу слез хватало, чтобы он тут же успокоился, как будто именно слезы и были его целью, как будто он хотел что-то растопить в ней. Но уже давно ее плач не останавливает его; теперь ей нужно раскраснеться, с растрепанными волосами умолять невесть о чем. И по этой причине он доводит ее до крайности, оскорбляет, давит, толкает, таскает за волосы.

Потом она вспоминает про разбитый бокал, про то, каким внимательным он стал, как просил прощения, когда она порезалась, и она сказала себе: да, кровь помогла. И по логике вещей, впредь он будет успокаиваться только при виде того, как она истекает кровью.

Тихий голос, который в последние дни медленно пробивал себе дорогу в мозговых извилинах, голос, который много месяцев молчал от безысходности, что-то шепчет. Шепот слабый, еле слышный, но Сандрина различает:

Ну, разумеется, тупая ты корова, разумеется, он тебя убьет.

В это мгновение в холл входит врач. Она сменила прическу. Косички делят ее череп темными рядами. Очень красиво. Сандрине хотелось бы иметь такие волосы. И не только. Жизнелюбие. Волю. Ей хотелось быть кем-то другим.

Докторша не подзывает ее к себе – подходит сама, наклоняется, чуть ли не садится на корточки и говорит:

– Эй, что такое? Это гормоны?

Сандрина достает бумажный платочек и старается не нарушить макияж. Говорит: нет, не знаю, может быть.

– Пойдемте посмотрим, – улыбается ей гинеколог. – Хорошо? Вы мне все расскажете.

В кабинете Сандрина садится и не произносит ни слова. Разгневанный голос, который она только что слышала в своей голове, снова что-то шепчет. Этот голос рычал на нее, требуя немедленно уйти, когда мужчина, в которого она так безнадежно влюбилась, в первый раз попросил показать ему сообщения в ее телефоне. Он подозревал, что она переписывается со своим начальником; она клялась, что нет, и он сказал: «Докажи».

Голос тогда кричал: Даже не вздумай, ты не обязана ничего доказывать. Если он тебе не доверяет, зачем тогда позвал жить в свой дом? С ним? Со своим сыном? – но ей так хотелось быть доброй, сделать ему приятное, сохранить свое совсем еще новое счастье.

Когда со временем он попросил пароли от ее телефона, от банковской карточки, от электронной почты, голос превратился в шипящую, неразличимую, еле слышную струйку.

– Итак. Что с вами?

Сандрина отрицательно качает головой, она не знает, с чего начать, она только что позволила себе понять, к чему все идет и как все закончится: плохо. Ей не удается выразить это вслух, потому что она не все еще обдумала. Что происходит, что может случиться, кто она, кем является, где и почему находится.

Она заставляет себя дышать, унять наконец слезы. Напротив нее доктор, спокойная и терпеливая, но между бровей пролегла обеспокоенная складка. Она мягко начинает задавать вопросы.

– Тошнота? Слабость?

– Все нормально, – выговаривает Сандрина, и у нее отлегает от сердца.

– Вы сдали дополнительные анализы?

Сандрина говорит:

– Нет, простите, у меня не было… не было…

Она не знает, что хочет сказать: времени, храбрости, случая? Она не знает, как объяснить, что так и не сказала о своей беременности мужчине, с которым живет, потому что он шпионит за ней, засекает время ее поездок; что иногда она вынуждена сидеть за компьютером в обеденный перерыв, потому что и речи быть не может о том, чтобы задержаться вечером хоть на минуту; что она не смеет его ослушаться и нарушить правила, потому что с тех пор, как первая жена уже не мертвая, все с каждым днем становится хуже и хуже.

– Это не страшно, – заверяет ее гинеколог, имея в виду анализы. – Вы сможете сходить в лабораторию прямо отсюда в конце недели?

«Да», – кивком отвечает Сандрина.

– Прекрасно. И не будем больше об этом. Хорошо. Теперь об отце. Вы сказали ему?

«Нет», – молча качает головой Сандрина.

– Но… он же никуда не делся? Вы ведь живете с ним, да?

«Да», – кивком отвечает Сандрина.

Пауза. Очень долгая пауза.

– Я могу вас осмотреть сегодня?

Голос