Какая чушь. Как 12 книг по психологии сначала разрушили мою жизнь, а потом собрали ее заново - Мэриэнн Пауэр

Даже из-за этой шпаргалки у меня болела голова. «Проактивность». «Наточи пилу». Моя пила была ржавой и не подходящей для своих целей. Но мне больше нельзя было жаловаться.

В своей книге Кови рассказывает о мужчине, который пережил Холокост, Викторе Франкле. Он потерял семью, но смог выжить в лагере, повторяя про себя: «У человека можно отнять все, кроме одного: последней свободы. Свободы выбирать, как реагировать на жизненные обстоятельства…»

Итак, пока каждая клеточка моего тела пыталась отговорить меня от продолжения эксперимента, я попыталась стать Хорошим «Проактивным» Человеком. Я бросила пить, бросила жаловаться, стала упражняться и приучила себя делать хотя бы по одному хорошему делу каждый день. Я готовила Рейчел ужин, помогала женщинам в метро нести сумки… но мир смеялся над моими усилиями.

В понедельник, 10 ноября, я случайно загрузила вирус на свой компьютер, и он стер половину моих файлов. В четверг мне пришло письмо с напоминанием, что мне нужно заполнить налоговую декларацию до конца месяца. Я провела два дня, просматривая старые банковские выписки и ненавидя себя. Снова.

Потом, когда я ехала в автобусе домой из супермаркета, у меня украли телефон. И нет, у меня не было страховки. То есть не совсем. У меня была страховка, только недействительная, потому что мне было лень зарегистрироваться, чтобы активировать ее.

Мне хотелось рвать и метать, но все это не должно было меня трогать. Я должна была оставаться Высокоэффективной и видеть общую картину. Если Виктор Франкл смог пережить концентрационный лагерь, я тем более должна была справиться с украденным телефоном!

Селф-хелп создает опасную иллюзию, будто, если ты не балансируешь каждый день между Мэри Поппинс, Буддой и Иисусом, то ты делаешь все неправильно. Надо больше стараться.

Иногда кажется, что эти книги хотят выбить из нас все человеческое, в том числе разнообразные эмоции. Никто не идеален. Но я пыталась быть.

Чем выше я поднимала планку, тем большей неудачницей себя чувствовала.

К концу месяца я начала разваливаться. Ночью мне снились кошмары о том, как я убиваю всю свою семью или как меня преследуют в доме моего детства, который кто-то превратил в гигантский машинный парк.

В моей голове всегда был хаос, но теперь он начал выходить из-под контроля. Я много говорила, но только в своей голове. Я была уверена, что все мои друзья и семья меня ненавидят. Я представляла, как люди меня обсуждают. Я пыталась отвлечься на работу, но оказалось, что писать я разучилась тоже. Я провела пять дней, борясь со статьей, на которую обычно потратила бы не больше дня, и после этого получила письмо от редактора, который написал, что она «нечитаема».

За все тринадцать лет своей карьеры я никогда не получала такого комментария. Сверху было подходящее название для моей автобиографии, а снизу доказательство того, что селф-хелп направил меня совершенно не в ту сторону.

Я как будто была спинером на экране компьютера, который вот-вот сломается. Все еще пыталась функционировать, когда отключение было неизбежно.

И тогда я начала планировать свои похороны.

Кови говорит, что большинство из нас проводит свою жизнь, взбираясь по лестнице, прислоненной не к той стене. Нужно четко знать, чего мы хотим от жизни, что для нас наиболее важно, в чем наша цель, и жить каждый день согласно этому знанию. А лучший способ узнать, считает Кови, это представить свои собственные похороны и что люди должны о вас говорить.

Итак, пока Рейчел готовила обед на кухне, я села за стол и открыла свой блокнот.

«Мои похороны» – написала я. И подчеркнула.

Итак. Мои похороны.

Что люди должны говорить на моих похоронах? Чего я хочу достичь к моменту своей смерти? Я понятия не имела. Я не знала даже, чего хочу на ужин в большинстве случаев, так как я должна была решить, чем хочу заниматься остаток жизни?

И кто будет там говорить обо мне? Будут ли у меня дети? Муж? Или друзья, с которыми мы станем путешествовать по миру? Буду ли я одинока, когда умру? Нормально ли это? Буду ли я счастлива, если это будет так? Буду ли я богата? Или буду вести простой образ жизни и отдавать все, что у меня есть, на благотворительность?

Что делает хорошую жизнь хорошей? Я не знала и чувствовала, что в этом моя ошибка. Чувство стыда и злости, которые преследовали меня с августа, теперь стали невыносимы. Почему я не знала, чего хочу от жизни? Что со мной не так? Почему я настолько, блин, бесполезная? Сконцентрируйся, Мэриэнн. Тупая корова. Я закрыла глаза и заставила себя представить свои похороны. И вот тогда ко мне и пришло это видение с шокирующей ясностью. Я покончила с собой в сорок два. Я упала в черную дыру, которой всегда так боялась…

Звонок в дверь. Я спустилась вниз на трясущихся ногах. Друзья Рейчел открывали бутылку вина на кухне. Я сказала всем привет, но перед глазами все еще стояла картинка моих похорон. Все меня ненавидят.

– Ты в порядке? – спросила Рейчел.

– Да, а что? – ответила я.

– Выглядишь расстроенной.

– Нет, все нормально.

Как я могла ей сказать, что расстроилась, когда представила свои собственные похороны после суицида через пять лет? Так что я налила себе бокал красного вина, выпила его одним махом и налила второй. К третьему я наконец почувствовала знакомое тепло, которое всегда делало мое пребывание в собственной голове чуть более выносимым.

Где-то между болтовней о работе и детях друзья Рейчел спросили у меня о селф-хелп, и я рассказала им о похоронном упражнении – без подробностей.

– По-моему, Джоан Риверс как-то сказала, что хочет умереть под Джорджем Клуни, – сказала Рейчел.

Все засмеялась, и я тоже притворилась, что смеюсь.

Ха, черт возьми, ха.

Я налила себе еще вина и удалилась, как только разговор перешел к планам на новогодние праздники и историям с их общей вечеринки. Обычно такой обед был бы для меня раем, но теперь я чувствовала себя более чем далекой от всего этого. Почему никто из них не воспринимал жизнь всерьез? Почему мы не можем говорить о чем-нибудь серьезном? Например, как прожить хорошую жизнь? Или в чем ее смысл?