Хищник - Патрисия Корнуэлл

Унижение. Упоение властью над жертвой, ее абсолютной беспомощностью. Колпак на ее голове – как у приговоренного к смерти или попавшего в плен. Желание вселить страх и поиздеваться. Убийца проигрывал какие-то события своей жизни. Возможно, то, что произошло с ним в детстве, к примеру, сексуальное насилие. Или садизм. Такое часто случается. Поступай с другими так, как поступили с тобой. Бентон опять позвонил Скарпетте. Никакого эффекта.

Он подумал о Бэзиле. Тот тоже придавал некоторым из своих жертв определенные позы, прислонял их к разным предметам, например к перегородке женского туалета. Бентон вспомнил фотографии, сделанные на местах преступлений Бэзила и во время вскрытия его жертв. Там тоже были окровавленные лица без глаз. Возможно, сходство в этом. Натянутые на голову трусы с дырами для глаз – безглазые жертвы Бэзила.

Вероятно, дело здесь в колпаке. Надеть его – значит полностью подчинить себе жертву, лишить ее возможности сопротивляться или убежать. Своего рода символ мучений, страха и наказания. На жертвах Бэзила не было колпаков, во всяком случае, никто их не видел. Но ведь никогда нельзя с точностью сказать, как именно происходило садистское убийство. Жертва уже ничего не расскажет.

Зря он столько времени копался у Бэзила в голове.

Бентон еще раз позвонил Скарпетте.

– Это я, – сказал он, когда наконец услышал ее голос.

– Я уже сама собиралась звонить тебе, – холодно и резко сказала она.

Голос у нее срывался.

– Ты чем-то расстроена?

– Тебе лучше знать, Бентон, – ответила она с той же необычной интонацией.

– Ты что, плакала?

Почему она так с ним разговаривает?

– Я хотел поговорить с тобой об этом нашем случае. – Он был близок к отчаянию. Она была единственной, кто мог привести его в такое состояние. – Я надеялся обсудить это дело с тобой. Сейчас как раз им занимаюсь.

– Я рада, что ты хоть что-то желаешь со мной обсуждать. – Она сделала ударение на «что-то».

– Что случилось, Кей?

– Люси. Это с ней случилось! Ты уже год назад знал об этом. Как ты мог молчать?

– Так, значит, она тебе сказала… – задумчиво произнес он, потирая подбородок.

– Ее обследовали в твоей проклятой больнице, а ты и словом не обмолвился. Как так можно? Это ведь моя племянница, а не твоя. Ты не имеешь права…

– Она не велела мне говорить.

– Какое она имела право?

– Это ее личное дело, Кей. Никто тебе ничего не скажет без ее согласия. Даже ее доктора.

– Но тебе же она рассказала!

– На то были причины…

– Нам надо поговорить. Но теперь я вряд ли смогу доверять тебе…

Бентон почувствовал, как внутри у него все напряглось. Он тяжело вздохнул. Они редко ссорились, и для него не было ничего ужаснее этих стычек.

– Разговор окончен! – отрезала Скарпетта. – Но мы к нему еще вернемся.

Не прощаясь, она отключилась. Бентон застыл в кресле, невидящим взором уставившись на жуткую фотографию в мониторе. Потом принялся вновь просматривать дело, перечитывая протоколы и отчет Траша, который тот составил специально для него. Совсем отвлечься от невеселых дум не получалось, но все же…

Тело, должно быть, волочили по снегу. От стоянки к месту, где его нашли, тянулись глубокие борозды. На снегу остались только следы убийцы. Он был в ботинках на толстой подошве – размер девятый или десятый.

Скарпетта не права, обвиняя его! Он не мог поступить иначе. Люси попросила его сохранить все втайне. Сказала, что никогда не простит ему, если он проболтается, особенно ее тетке или Марино.

Ни крови, ни каких-либо пятен на снегу не обнаружили. Значит, тело было во что-то завернуто. Полиция обнаружила в бороздах волокна ткани.

Скарпетта просто обратила на него свое недовольство племянницей. Она напала на него, ибо бессильна перед Люси и ее опухолью. Сердиться на больных не в ее правилах.

Под ногтями, в засохшей крови, на ссадине и волосах были обнаружены волокна и микроскопические час тины мусора. Предварительный лабораторный анализ показал что это волокна хлопка и частицы ковра, неорганические вещества, фрагменты насекомых и растений, цветочная пыльна – словом, все, что медэксперт емко обозначил словом «грязь».

На столе зазвонил телефон. Решив, что это Скарпетта, Бентон торопливо схватил трубку.

– Говорит дежурный врач Маклейновской больницы.

Бентон с трудом скрыл разочарование и обиду. Он надеялся, что Скарпетта ему перезвонит. Раньше она никогда не бросала Трубку.

– Могу я поговорить с доктором Уэсли?

Бентон до сих пор не мог привыкнуть, что его так называют. Он уже много лет носил звание доктора философии, но никогда не требовал, чтобы к нему так обращались.

– Я вас слушаю, – вздохнул он.

Люси сидела на кровати в гостевой комнате своей тетки. Вокруг было темно. Она слишком много выпила, чтобы сесть за руль. На дисплее «Трео», когда она пробежала джойстиком по меню, высветился номер с кодом 617. Алкоголь еще не выветрился у нее из головы.

Она сидела и вспоминала Стиви, как та поникла, когда Люси ее выставила, как она пошла за ней на стоянку, как снова стала соблазнительной, загадочной и уверенной в себе в момент прощания… На Люси нахлынули прежние чувства. Она пыталась им сопротивляться, но они взяли верх…

Мысли о Стиви не давали ей покоя. Эта девушка явно что-то знала! Она была в Новой Англии как раз в то время, когда там убили женщину, найденную у Уолденского озера. И эти странные отпечатки рук на них обеих. Стиви сказала, что нарисовала их не сама. Это сделал кто-то.

Кто?

Чуть поколебавшись, Люси нажала на кнопку соединения. Она должна проверить этот номер и убедиться, что он действительно принадлежит Стиви!

– Алло!

– Стиви?

Так, значит, номер ее.

– Ты меня помнишь?

– Как можно забыть тебя?

Ее низкий голос звучал по-прежнему соблазнительно, и Люси почувствовала, что опять теряет голову. Пришлось напомнить себе, зачем она звонит.

Отпечатки. Откуда они у нее? Кто их нарисовал?

– Вот уж не ожидала, что ты мне позвонишь, – проворковала Стиви.

– Ну вот, позвонила.

– А почему ты так тихо говоришь?

– Я не у себя дома.

– Вероятно, я не должна задавать лишних вопросов. Но уж очень трудно удержаться. С кем ты сейчас?

– Ни с кем. Ты все еще в Принес?

– Я уехала сразу же вслед за тобой. И никуда не заезжала. Сейчас я дома.

– В Гейнсвилле?

– А ты где?