Хищник - Патрисия Корнуэлл

– Всю дорогу до Бостона. Мы ехали долго, а в машине было холодно. Она лежала сзади на холодном железном полу, голая и связанная. Представляешь, как она замерзла? Им там будет над чем поломать голову.

Он вспомнил старые кирпичные здания с синевато-серыми шиферными крышами. Его мать привезла его туда после того, как он поступил плохо, а потом, через несколько лет, он вернулся туда уже по своей воле и жил среди этого кирпича и шифера, правда, очень недолго. И все из-за того, что он поступил плохо.

– Что ты сделал с мальчиками? – спросила она, пытаясь придать своему голосу твердость. – Отпусти их немедленно.

Он стал тыкать ее прикладом в интимные места. Она дергалась от боли, а он смеялся и называл ее толстой тупой коровой, которая никому не нужна. То же самое он говорил в тот раз, когда поступил плохо.

– Ну кто такую захочет? – повторял он, глядя на ее обвислую грудь и толстое дряблое тело. – Радоваться должна, что я с тобой вожусь. Никто другой к тебе и близко не подойдет. Глупое страшилище.

– Я никому ничего не скажу. Отпусти меня. Где Кристина и мальчики?

– Я вернулся и забрал бедных сироток. Как и обещал. И даже вернул вашу машину. Я настоящий праведник, не то что вы. Не бесспокойся. Я привез их сюда.

– Но я их не слышу.

– Проси прошения.

– Ты их тоже отвез в Бостон?

– Нет.

– А Кристину?

– Ну и задачку я им там задал. Он бы посмеялся. Надеюсь он уже знает. Во всяком случае, скоро узнает. Ждать осталось совсем недолго.

– Кто? Мне ты можешь сказать. Я не держу на тебя зла, – произнесла она с сочувствием в голосе.

Он понял, куда она клонит. Хочет подружиться. Думает, что если сделает вид, что не боится и даже симпатизирует ему, то он растает и отпустит ее.

– Этот номер не пройдет! – отрезал Свин. – Все они пытались подлизаться, но у них ничего не вышло. Да, там была штучная работа. Он бы одобрил, если б узнал. Я их всех там напряг. Уже недолго осталось. А ты зря упрямишься. Проси прошения!

– Я не знаю, в чем я виновата, – жалобно сказала она.

Вот лицемерка.

Паук зашевелился и переполз на подставленную руку Свина. Тот пошел к двери, оставив ножницы на матрасе.

– Остриги свои мерзкие волосы, – приказал он. – Наголо. Если к моему возвращению ты этого не сделаешь, пеняй на себя. И не пытайся перерезать веревки. Все равно не убежишь.

В кабинете было темно. За окном серебрился снег, залитый призрачным лунным светом. Бентон сидел у компьютера, просматривая на мониторе фотографии.

Их было сто девяносто – страшных, переворачивающих душу снимков, – и найти среди них нужные было достаточно трудно.

Тем более что он был несколько растерян и чувствовал необъяснимое беспокойство. Происходило что-то непонятное. Этот случай задел его за живое, что в его многолетней практике случалось довольно редко. Он не запомнил номера заинтересовавших его фотографий, и сейчас ему пришлось потратить полчаса, чтобы найти их. Это были снимки № 62 и № 74. Нужно отдать должное детективу Трашу из Массачусетсского полицейского управления. Когда речь идет об убийстве, особенно таком необычном, всегда лучше немного перестараться.

Когда расследуется убийство, время работает против следователей. Обстановка на месте преступления быстро меняется, часто оно просто затаптывается, и уже нет смысла возвращаться туда. Тело после смерти, и особенно после вскрьгтия, тоже претерпевает сильные изменения. Поэтому полицейские следователи проявили необычайную активность, и Бентон был завален фотографиями и видеозаписями, изучением которых он занялся после беседы с Бэзилом Дженрегом. После двадцати лет сотрудничества с ФБР он считал, что его ничем уже не удивишь. Как судебный психолог он, казалось, был знаком со всеми видами извращений. Но такого ему видеть еще не приходилось. На фотографиях № 02 и № 74 было видно не все тело, – на них отсутствовало то, что осталось от головы этой неизвестной. Поэтому часть ужасающих подробностей осталась за кадром. Голова и шея женщины чем-то напоминали Бентону ложку. Вместо лица зияла дыра, черные, неровно остриженные волосы были забрызганы мозгом, обрывками тканей и засохшей кровью. На отобранных же Бентоном фотографиях было снято только тело – от шеи до колен. При взгляде на них у него возникаю какое-то тревожное чувство, смутное ощущение чего-то знакомого, чего он никак не мог вспомнить. Что-то похожее ему уже приходилось видеть. Но где? и когда?

На одной из фотографий тело лежало на секционном столе ничком, на другой – навзничь. Щелкая мышью, он переходил от одного изображения к другому, внимательно изучая обнаженный торс и пытаясь понять, что означают эти ярко-красные отпечатки рук и воспаленная ссадина между лопаток – участок с содранной кожей размером шесть на восемь дюймов, на котором, согласно протоколу вскрытия, были обнаружены «множественные деревянные занозы и грязь».

Бентон не исключал возможности, что красные отпечатки рук были нарисованы еще при жизни женщины и не имели никакого отношения к убийству. Может быть, она сделала татуировку еще до встречи со своим убийцей. Такая возможность, конечно, была, но он в нее не верил. Гораздо вероятнее, что ее тело расписал убийца, дав волю своим сексуальным фантазиям. Руки, схватившие ее за грудь и раздвигающие ей ноги, были неким символом насилия и унижения. Скорее всего он нарисовал их, когда держал ее в заточении или уже после убийства. Сказать трудно. Жаль, что осмотр и вскрытие производила не Скарпетта. Ему так не хватало ее. Но, как обычно, что-то стряслось, и она не смогла приехать.

Он еще раз просмотрел все фотографии и перечитал протоколы. Женщине было лет тридцать пять – сорок. Ее нашли вскоре после убийства, у дороги через Уолденский лес, неподалеку от озера. Экспертиза показала отсутствие на теле семенной жидкости, что дало возможность Бентону предположить, что неведомый убийца просто реализовал на жертве свои сексуально-садистские фантазии.

Как человек она ничего для него не значила. Это был всего лишь символ, предмет, с которым можно делать все, что захочешь, а ему хотелось запугать ее и унизить, наказать, заставить страдать, ждать неминуемой и мучительной смерти, ощутить вкус металла во рту и увидеть, как он спускает курок. Это могла быть его знакомая или совершенно посторонняя женщина. Он мог выследить ее и похитить. Но в делах полицейского управления Массачусетса в Новой Англии не было сведений о пропаже какой-нибудь женщины, подходящей под это описание. Да и в других местах тоже.

Сразу за бассейном начинался причал, достаточно большой, чтобы к нему могла пришвартоваться шестидесятифутовая яхта. Но такой яхты у Скарпетты не было, и ей никогда не хотелось ее иметь.

Она любила смотреть на них, особенно по ночам, когда носовые и кормовые огни скользили по темной воде, словно самолеты в небе. Порой в темноте был слышен только шум двигателей. Когда каюты были освещены, Скарпетта видела там людей, они поднимали бокалы, смеялись, ходили или просто сидели на диванах и креслах. Но у нее никогда не возникало желания быть с ними, быть похожей на них или одной из них.