На ветрах разбойных лет - Валентина Коростелева

– Знаю, знаю… – говорил почти лениво Хабит. – Есть и другие, не здесь, что захотят поквитаться. Время-то, сами понимаете, разбойное. К тому же бегство это… по-разному могут расценить…

Маргарита не выдержала.

– Я понимаю, что своими действиями привела всех в замешательство. Единственно, что оправдывает меня… любовь к этому человеку.

– И я должен был поступить совсем иначе…но Маргарита остановила меня, – уже глядя в глаза «кардиналу», пояснил Хабит. – И я… так случилось… люблю эту женщину.

Все помолчали.

– Что я скажу, – продолжил Хабит. – Перед городом я в долгу, конечно. Но, слава богу, крови на мне нет. Это, я думаю, подтвердит любой суд. А деньги теневые… я согласен вернуть. Они у меня есть… за границей. И я готов, если необходимо, хоть завтра перевести их на счёт администрации. Арестованному это будет сделать куда трудней… Кроме того, у меня есть дача – не бедная, многие знают. Я тоже отдаю её городу. Главное, чтобы не разграбили до этого.

– То есть, – решил уточнить Пётр Петрович, – вы согласны сотрудничать с городской администрацией?

Хабит молча посмотрел в окно, где плыли такие лёгкие и добрые облака…

И продолжил.

– Здесь нет посторонних или лишних людей, и я очень хочу, чтобы меня правильно поняли. Я иду на это соглашение не из трусости или желания выжить. В последнее время о многом передумал, в том числе в своей судьбе, – благодаря встрече с Маргаритой… Но не было реального толчка повернуть всё куда надо… – он встал, отошёл к окну. Не выдержав, резко обернулся: – Хочется пожить по-человечески, понимаете?… На днях наткнулся на фотографию матери – у неё русские дворянские корни – вспомнил, как она хотела, чтобы я учился в Ленинграде!

– И как? – Олег Петрович всё меньше ненавидел этого нестандартного человека.

– Закончил, и неплохо! Технологический. А домой, в Чечню, приехал – и попал совсем в другие руки… Дом был обстрелян, мать умерла, отец уехал к родственникам, а я подался сюда – делать деньги… И вот, когда фото это попалось – вдруг так стыдно стало! И что – то опять повернулось внутри…

– А-а, скажите, можно взять его на поруки? – не выдержала Лена.

– Сейчас это называется подпиской о невыезде, – хмуро пояснил Пётр Петрович, решающий в уме почти неразрешимую задачу. – Ведь суд всё-равно будет… Но тогда, Хабит, вам придётся откровенно назвать тех, кто был вашей крышей… Вы понимаете, о чём я?…

Маргарита подошла к Хабиту, взяла его за руку, выжидающе взглянула в глаза…

– Это значит подписать приговор себе…

Маргарита почти с горящими от волнения глазами обратилась к мужчинам:

– А если… он даст все показания – ведь да, Хабит? – и мы уедем отсюда до суда? У меня есть такая возможность…

– Мама, ты про Германию? – спросила Лена.

– Да нет… не обязательно…

– Пожалуй, хватит разговоров, – поставил точку Пётр Петрович. – Значит, завтра вы даёте подробные показания следователю, переводите деньги на счёт города, – вам лучше знать, какой ущерб нанесли вы и ваши сподвижники, – а я буду говорить с прокуратурой о возможности свободы до суда – только из уважения к этой замечательной семье и непосредственно Олегу Петровичу… если, конечно, они возьмут свою долю ответственности на себя…Я не тороплю, но к утру должен знать о вашем решении. У дома на эти дни выставлена охрана.

Олег Петрович пошёл проводить гостя, Лена ушла в свою комнату, Хабит и Маргарита сели допивать остывший кофе…

Минут через десять в квартиру позвонили. Лена пошла открыть. На пороге стоял Павел…

– Кто там? – крикнула Маргарита. Хабит на всякий случай спрятался за портъеру…

– Проходите, Павел, – вежливо пригласила Лена.

Хабит вышел из укрытия, оба с минуту смотрели друг на друга…

Маргарита представила Хабита: – Знакомьтесь, это Хабит.

– Что он здесь делает? – с вызовом спросил Павел.

– А ты – что? – не удержался Хабит.

– А я… пришёл делать предложение Лене.

– Потому что кулаками отбил охоту у других? – Маргарита взяла, как обычно, ситуацию в свои руки.

Лена молча стояла у стены.

– Но, несмотря ни на что, у Лены скоро свадьба! Вы не знаете об этом? Очень порядочный молодой человек, из очень приличной семьи! Ну, скажи, Лена, что молчишь?

Павел подошёл к Лене.

– Я знаю, нам надо объясниться. Ты выслушаешь меня?

Но Маргарита не сдавалась.

– А чего ещё слушать! Ведь у вас же есть семья, насколько я в курсе?

– Уже нет. Но мне надо поговорить с Леной.

– Маргарита, пусть поговорят, я знаю, Павел любит её, – сказал негромко Хабит.

– Ну и пусть любит! Не будем же мы подводить порядочных людей! Ведь всё уже оговорено!

– А что именно? – спросил Олег Петрович, вернувшись с улицы.

Маргарита обрадовалась.

– Отец, я говорю, что у Лены скоро свадьба, ведь так? А тут ещё один жених…

– А Лена достойна многих женихов, Маргарита. И ей в конце концов выбирать, – сказал Хабит негромко, но твёрдо.

– Вот так, дочка, видишь, с кем связалась? – полушутя сказал Олег Петрович. – Не всё тебе командовать. И Хабит прав – решать будет Лена. – Он глянул на Лену и Павла. – Я так понимаю, что вам надо поговорить…

Павел, почти взмокший от волнения, радуясь, что не всё ещё потеряно, спросил: – Можно, мы выйдем с Леной на улицу? Ещё не поздно.

– Мам, я выйду… – сказала Лена и пошла одеваться.

Павел пошёл в прихожую, но его окликнул Хабит.

– Если что…ответ за Лену будешь держать в том числе передо мной, понял? – и улыбнулся краем губ.

– Да уж как не понять!.. – согласился Павел. – Ещё как понял!

И они вышли.

Узнав, что Хабит не арестован, Глеб Глебович тут же выздоровел и на следующий день вызвал к себе начальника милиции. Секретарше велел никого не впускать.

Григорий Львович, как и мэр, не ожидал такого поворота во время штурма офиса Хабита и тоже потерял остатки покоя в душе. Обоим был выгоден арест Хабита или, ещё лучше, его смерть, дабы их связь с ним не отрылась миру, после чего они и сами могут загреметь, и надолго.

Григорий Львович без конца курил, почти бегал по большому кабинету мэра. Тот привычно сидел в своём мягком кресле, но тоже был напряжён. Он поймал себя на том, что начальника милиции ненавидит ещё больше, чем Хабита: при любом раскладе тот вечно будет держать его на крючке, то есть, повязанным по макушку.

И, поскольку сам не был максимально решительным, то понимал, что участь эта не оставит его до гробовой доски…