Чужая гостья - Алла Холод

– Да что случилось? Какие могут быть серьезные разговоры здесь, Машка? – Толик улыбнулся своей неизменной белозубой улыбкой. – Здесь море, солнце, пальмы, вино. Здесь не может быть серьезных разговоров! Хотите, присоединяйтесь к нам, поужинаем в Палермо, поболтаем.

– Толик, Ульяна погибла. Ее убили.

Улыбка мгновенно сползла с его лица, черты исказились, как от внезапной острой боли.

– Убили? Кто? За что? Уля, она же такая… была…

У Марьяны задрожали губы, глаза мгновенно наполнились слезами.

– Вот об этом мне и нужно с тобой поговорить, – сказала она.

Толик отвел свою женщину в сторонку и, держа ее за локоть, стал что-то объяснять. Девушка не возмутилась и не обиделась, видимо, он нашел нужные слова.

– Твой молодой человек немного развлечет мою спутницу, ты не против? А мы пока поговорим.

В молчании вся компания направилась вверх по улице. Марьяна тихонько плакала, Толик шел, опустив голову. Минут через пять они остановились перед черными коваными воротами, через которые тянул свои ветки, украшенные нежными розовыми соцветиями, двухметровый тамариск. Толик скрипнул калиткой и пропустил гостей во дворик, где у Марьяны закружилась голова от ярких насыщенных ароматов лаванды и дрока. Толик передал ключи Адриане, а сам сделал приглашающий жест Марьяне. Она последовала за старым приятелем, и он привел ее к просторной беседке в виде перголы, с большим столом и удобными садовыми стульями.

– Адриана принесет нам выпить и поболтает с твоим спутником, – сообщил Толик, – а ты рассказывай мне все по порядку.

Сад у Толика был восхитительный. Лишенный дотошного ухода и оттого буйный и какой-то непослушный, он давал глубокую тень. Каштан шелестел листвой прямо над Машиной головой, и в этой идиллической атмосфере разговор о смерти завести было невероятно трудно. Казалось, что здесь, в этом раю, вообще нет смерти, и никто ничего о ней не знает. Но Маша постаралась собраться, чтобы рассказать, как все произошло. Как следователи решили, что к ней явились наемники, чтобы изъять материал, изобличающий полицейского полковника. Как эта версия не нашла своего подтверждения. Как под ее «Мерседес» было заложено взрывное устройство, и если бы Миша случайно не вышел на лоджию подышать воздухом, ее уже не было бы в живых. Как под угрозой срыва оказалась важнейшая сделка по приватизации телеканала, и Маша стала подозревать, что именно это было истинной целью преступников. И как все это время ее неотступно мучило какое-то непонятное ощущение, что она упускает что-то важное. Как в последние дни ее преследовал вопрос, что же Уля хотела ей рассказать перед тем, как пришла к ней в тот роковой день. Чем хотела поделиться, что ее так обеспокоило? И когда она поговорила с Жанной, ощущение это усилилось. Причем усилилось многократно.

– Я не могу связать всю эту историю воедино, я, честно говоря, вообще не понимаю, при чем здесь ты, при чем здесь ваша случайная встреча с Жанной. Я допускаю, что рассказ Жанны сильно впечатлил Улю, она все-таки сильно тебя любила и очень страдала, когда ты пропал. Но как это может быть связано с ее смертью, мне совершенно непонятно. Скорее всего, этой связи нет, но меня что-то мучает, понимаешь?

Адриана поставила на стол холодную бутылку граппы, рюмочки, большую миску крупной черешни, на которой еще блестели капельки воды, тарелку с бутербродами и молча удалилась в дом.

– Понимаешь, какая штука, – возобновила прерванный рассказ Марьяна, – мы всегда с Улей очень чувствовали друг друга. В тот день, когда все это произошло, мне стало плохо на работе, внезапно закружилась голова, да так сильно, что я даже не смогла сесть за руль. Видимо, в это время…

– Не надо, Маша, не терзай себя. – Толик накрыл ее руку своей. – Ты не могла предвидеть, что случится самое страшное.

– Не могла, – согласилась Маша. – Все что угодно могла предвидеть, но только не это. Но я даже не о том. Не знаю, почему, но мне не страшно за свою жизнь. Странно, правда? А когда я думаю о последних минутах жизни Ульяны, у меня сердце сжимается. Но не только от горя, тут что-то еще. Как будто что-то есть, чего я не вижу. Чего я не знаю. У меня появилось какое-то смутное ощущение, что это все-таки ее хотели убить. Но кто и зачем? На эти вопросы я ответить не могу. Ты же знаешь, какой она была.

– Да, – кивнул Толик, – я очень хорошо ее помню. Я, если честно, вообще никогда ее не забывал. Уля была где-то на краю сознания, даже когда я был от всех вас уже очень далеко. Она была необыкновенной женщиной, мне подобные никогда больше не встречались.

Толик налил Маше граппы, наполнил и свою рюмку. Они, не чокаясь, выпили. Маша бросила в рот сочную черешенку, Толик взял бутерброд с жареными анчоусами.

– Скажи мне честно, – решительно произнесла Маша, – все, что я говорю, – это мои фантазии, бред человека, потерявшего от горя чувство реальности? Это все глюки мои, да? Я зря приехала, Толик?

Толик налил еще граппы, залпом опрокинул рюмку, не дожидаясь Маши. И, глядя ей прямо в лицо, сказал:

– Нет, Маша, все это не бредни и не фантазии, это твоя невероятная интуиция, причем имеющая под собой твердую почву, подкрепленную фактами.

Марьяна вытаращила на него глаза, по ее телу пробежала судорога, словно током ударило.

– Ты что-то знаешь?! – почти выкрикнула она.

– Давай еще выпьем, иначе мне трудно будет начать, – сказал Толик, вновь беря в руки бутылку граппы.

Маша готова была выпить хоть цикуту, чтобы приблизить момент его откровения.

– Я никогда и никому не рассказал бы того, что расскажу сейчас тебе… – начал он. – Я уехал из страны, чтобы начать новую жизнь, и никогда ни под каким видом не стал бы откровенничать ни с кем об обстоятельствах, при которых смог это осуществить. Я не хотел полностью стереть с лица земли личность Анатолия Веселова. Мечтал просто уехать. Но шанс, который мне выпал, подразумевал другой вариант развития событий. Я должен был именно исчезнуть, по-другому ничего бы не вышло. Уля была единственным человеком, которого я бы взял в свое другое будущее, но скоро ты поймешь, почему я не смог этого сделать. Она не приняла бы такие условия перехода в другую жизнь. А у меня был только один шанс, и упустить его я не мог. Я не смогу рассказать тебе всего, да тебе это все просто не нужно. Подробности моего переезда тебя вряд ли заинтересуют, ты не этим вопросом сейчас задаешься, правда ведь? А мне нельзя подвести людей, которые мне помогали. Поэтому я не знаю, будет ли иметь мое признание какую-то юридическую силу. Я просто не знаю законов, тут я не специалист. Но я расскажу тебе все. Во-первых, потому что погибла женщина, которую я очень любил и которую помню до сих пор. И во-вторых, потому что если с тобой что-то случится, я себе не прощу. Я буду чувствовать себя виноватым до конца жизни.

– А что со мной может случиться?

– Может быть, ничего, – ответил Толик, – но может быть, что и ты сейчас находишься в опасности.

Маша похолодела.