Код 93 - Оливье Норек

Косту было нужно поговорить с кем-нибудь, кто мог бы предложить ему новый угол зрения. Этот журналист вел расследование относительно «кода 93», пообщался с Матиасом, однако ничего не сделал с его информацией. Капитан надеялся, что Фарель сможет развеять туман, расстелившийся в его мозгах.

За пять минут до назначенного срока двое мужчин встретились в условленном месте — за столиком в глубине, скрытые большим пианино.

— У вас привычки полицейского, Фарель.

— Всегда являться заранее. Разведать места и людей. Проверить различные выходы. Выбрать столик в глубине и усесться к входу лицом, а ни в коем случае не спиной.

— Как раз этому нас и учат.

Официант принял заказы и оставил их одних. У Коста не было намерения затягивать встречу.

— Я говорю вам, что у меня есть, а вы пытаетесь дополнить. Устраивает вас такая сделка?

— Фраза, которую мечтает услышать всякий журналист. Большего я и не просил бы.

Кост вдохнул, как если б собирался выдать всю историю на одном дыхании.

— Неделю назад я получил анонимное письмо, которое направило меня по старому следу двухлетней давности. Неопознанная наркоманка, обнаруженная в сквоте мэрии Лила. Утром того дня я получил вызов — в одном из заброшенных складов Пантена был обнаружен труп Бебе Кулибали.

— Если не ошибаюсь, трупом он оставался не так долго…

— Точно. Но это уже не имеет значения. На следующий день мы находим обугленного Франка Самоя в заброшенном особняке Пре-Сен-Жерве — и в то же самое время я получаю второе анонимное послание. На этот раз — убийство румынской проститутки, задушенной в своем трейлере, с тряпкой в горле. Мне было послано два письма о двух делах, в расследовании которых участвовал лейтенант Обен. — Кост сделал паузу. — Знаете его?

— Да, неплохо. Уже встречались.

— Знаю. После этого его перевели. Я же навестил Обена в Анси, и от него услышал в первый раз про «код девяносто три». Онлайн-статистика, из которой убирают убийства, так сказать, социально незначимых лиц, «невидимок», с единственной целью — понизить цифру преступлений, совершаемых в о́круге.

Фарель проверил, нажата ли кнопка записи на его диктофоне во внутреннем кармане куртки.

— Так легко? Я хочу сказать — заставить исчезнуть тела…

— Все решаемо, Фарель. И лейтенант Обен не до такой степени обеспокоен, чтобы изымать трупы ради собственного удовольствия. Это всего лишь отец семейства, которого взяли за горло.

— И это все извиняет?

Слишком верное замечание задело капитана за живое.

— Вы слушаете или судите?

— Одно неотделимо от другого.

Кост вздохнул, но у него не было иного выбора, кроме как продолжать, особенно за неимением другого собеседника.

— В дальнейшем мы вели расследование относительно Франка Самоя и разыскали его привычные места обитания в Поль-Вайян-Кутюрье, Бобиньи. Местный дилер, Жордан Полен, узнал его по фотографии и навел нас на след подружки, которую определил как некую Камиллу Сультье. Ошибочно, если верить родственникам, так как двумя месяцами раньше ни брат, ни приемная мать Марго Сультье не опознали ее в морге. Чтобы закончить серию, вчера около четырех утра Полена обескровили, как Дракула — карпатскую девственницу. Вот моя ситуация… — Кост трижды негромко стукнул по черному деревянному столу. — Хватит меня записывать, выкладывайте свой сраный диктофон на стол!

Немного смущенный, Фарель извинился и продолжил:

— Вы очень неосмотрительны в этом деле, капитан. Производите впечатление одинокого полицейского, не ведающего, как выбраться из неприятностей, в которые он вляпался. И, похоже, даже навлекли на себя опасность, если ко всему сказанному добавить вашу экспресс-посадку в одну из камер службы внутренних расследований.

— Это уже дошло до ваших ушей?

— Жалким бы я был криминальным хроникером, если б прошел мимо такого рода информации. А уши у меня есть в каждой из ваших служб, Кост.

Уровень жидкости в их стаканах не опустился ни на сантиметр, и разочарованный гарсон развернулся, даже не подойдя к столику. Фарель положил обе руки на стол, соединил пальцы — и начал выполнять свою часть сделки:

— Я приношу извинения за банальные анонимные письма…

— Я рад, что теперь вижу лицо анонима.

Фарель думал удивить полицейского, но после такой недельки потребовалось бы нечто большее, чтобы потрясти его.

— Я мог бы воспользоваться имейлом, но анонимных ящиков не существует: они слишком легко отслеживаются. Вы должны были сами обнаружить причастность лейтенанта Обена. Согласно моим сведениям, вы с ним меряли шагами асфальт девяносто третьего в течение десяти долгих лет, и если б я объявился со своими подозрениями и вопросами, вы без церемоний послали бы меня куда подальше.

— Возможно, но вы начали с конца.

— Знаю. Будет лучше, если вы согласитесь продолжить эту беседу у меня — я хочу вам кое-что показать.

Незадолго до полуночи Фарель открыл третий замок новехонькой бронированной двери. Будто оправдывая слишком большие предосторожности, он уточнил:

— Кража. Несколько дней назад. — Затем зажег свет, свернул пальто и кинул его на кушетку в гостиной. — Хотите что-нибудь выпить?

Предложение не взволновало Коста, который остался неподвижным в расстегнутом пальто, лицом к северной стене квартиры, полностью покрытой газетными вырезками, — приколотые кнопками, зачеркнутые, обведенные в рамку, потертые, они были дополнены фотографиями, страницами, вырванными из разных журналов, клейкими листочками, исписанными именами и названиями мест. Поток информации, связывающий одно с другим в сложной паутине.

— Вы меня беспокоите, Фарель. Смахивает на одержимость.

— Цена, которую приходится заплатить, чтобы приблизиться к правде.

Журналист закупорил бутылку и протянул гостью стакан. Кост отпил глоток, показавшийся ему неприятным, — он не любил виски. Повернулся к Фарелю: теперь была очередь журналюги перейти к вопросам.

— Лейтенант Обен объяснил вам причины существования кода «девяносто три»?

— Смутно, — ответил полицейский. — Согласно тому, что он сказал, целью было искусственно занизить показатель преступности, но для простой истории с манипулированием результатами это мне кажется слишком притянутым за уши.

— Хорошо. Вы настоящий полицейский, Кост. Приученный слушать начальство, не слишком стремясь его понять, — в отличие от журналиста, который в каждом слове подозревает ложь. Хороший солдат, доверяющий законам, полиции, судебной системе, правительству, — несмотря на то что они первые, кто запудривает вам мозги, играет с вами, подтасовывает ваши цифры.