Поддай пару! - Терри Пратчетт

Мокриц по своей природе был принципиальным противником двух часов ночи: он предпочитал, чтобы это время случалось только в жизни других людей. Находясь в дороге, он не возражал против здоровой дозы свежего утреннего воздуха – особенно на железной дороге (это напоминало отдых на лоне природы и потому казалось особенно увлекательным). Но быть разбуженным в столь поздний час в собственной постели было немыслимо. Это требовало божественного возмездия, хотя Мокриц и не стал требовать его по отношению к сэру Гарри, который заявился к нему на Лепешечную улицу, и целый ад следовал за ним по пятам.

Дворецкий Кроссли поспешил предстать перед сэром Гарри, как того требовал этикет, но тот взлетел по лестнице, подсовывая листочки с кликами под нос всякому, кто попадался на глаза, и ворвался в спальню Мокрица с громогласным криком:

– Кто-то в Чортовом лесу напортачил с паровым устройством и умудрился убить двух человек, включая себя. И знаешь еще что? Семафорщики с башни Промежа увидели взрыв, спустились и обнаружили останки, а ты знаешь семафорщиков! Новости уже разлетелись повсюду! Вместе с ошметками бедолаг, видимо. Две смерти, господин фон Липвиг. Пресса наши кишки на подвязки пустит.

К этому моменту Мокрицу удалось надеть брюки нужной стороной вверх. Он выпалил:

– Но, Гарри, мы ничего не делаем в Чортовом лесу. Да, мы планировали в будущем проложить короткую ветку до Промежа, должно быть прибыльное направление, но этот случай никак с нами не связан. Кроссли, принеси, пожалуйста, сэру Гарри крепкого бренди и мягкое кресло.

– Связано, не связано, Мокриц, ты должен понимать, что пресса слетится на эту историю, как мухи на навоз.

К его огромному раздражению, Мокриц сказал:

– Верь мне, Гарри. Верь мне. Это не наша вина, и я не вижу причин для паники. С прессой я разберусь. Они должны выдвинуться в Чортов лес с рассветом, так что я, пожалуй, поеду прямо сейчас, чтобы получить фору, – сказал Мокриц.

– Это не игра! – вспылил тот.

А Мокриц бросил ему через плечо:

– Извини, Гарри, но мне помогает эта мысль.

Когда он уже спускался по лестнице, а взбешенный Гарри топал за ним по пятам, домой вернулась Дора Гая. Иногда она работала на Гранд Магистрали по ночам. Мокрицу она говорила, будто делает это для того, чтобы люди не расслаблялись, но он-то знал, что на самом деле она просто любила поздние смены ясными ночами, когда огонечки сообщений порхали с холма на холм, как светлячки.

В этом было очарование семафоров, и не только гоблины подпадали под него. Дора Гая знала и не возражала против того, что семафорщики и семафорщицы крутили романы среди мерцающих огней. Немало предложений было сделано по ничего не подозревающему воздуху под покровом ночи, и рано или поздно на свет появлялись маленькие семафорята.

Однажды Дора Гая сказала Мокрицу:

– Семафорщиками и тем более семафорщицами становятся особые люди, поэтому пусть они женятся между собой и рожают детей нужной крови. За ними наше будущее, и упасите боги, если их супруги не будут тоже работать на семафорах. Люди с клик-башен – особый сорт, а подобное всегда тянется к подобному.

Когда Мокриц сообщил ей о новостях в Чортовом лесу, она скрылась в своем кабинете, и Мокриц услышал, как туда, топоча, сбежались гоблины, а потом на крыше застучали семафоры. Вскоре Дора Гая направила к нему гоблина с клик-бланком, на котором он прочел: «Новости из Промежа. Тчк. Взорвался котел. Тчк. Не поезд. Тчк. Трагически унесло жизни двух человек, но наших двигателей поблизости не было. Тчк».

Это открытие только укрепило уверенность Мокрица в себе, и он хлопнул Гарри по плечу со словами:

– Прошу тебя, Гарри, успокойся. Я гарантирую, что все образуется. Мне только нужно, чтобы вы с Диком встретили меня в Чортовом лесу, и как можно быстрее. И вот еще что. Думаю, нам может понадобиться Громогласс.

Пришло время для очередного разговора с глиняной лошадью. Мокрица беспокоило то, что он собирается в долгое путешествие после такого короткого перерыва, но лошадь ответила:

– Господин, я лошадь. Быть лошадью – дело всей моей жизни, и я доставлю тебя до Чортова леса в два счета. Садись в седло, пожалуйста, и поедем.

В аллюре Мокриц нашел некую золотую середину. Лошадь из плоти и крови физически не смогла бы скакать на такой скорости, не заплетаясь ногами – но ему удалось покрыть полсотни миль до Чортова леса к рассвету без особых увечий в области пониже спины.

Первым делом он разыскал ближайший к месту происшествия трактир, который держал Эдвард Прадед. Там наливали крепкое пиво и эль. По крайней мере, так было написано на большой вывеске за стойкой, а Мокрицу не хотелось спорить.

Трактирщик был уже одет. Он смерил Мокрица взглядом и сказал:

– Я так и думал, что явится кто-нибудь вроде тебя. Городской? По поводу взрыва? Журналист? Если журналист, я хочу денег.

– Нет, я представляю железную дорогу, – ответил Мокриц. – Я узнал о взрыве и приехал выяснить, что произошло.

Прадед снова оглядел его с головы до ног.

– Я все об этом знаю. Это были братья Уэсли. Желудок-то крепкий у тебя, молодой человек? Я бы мог оставить бар и все тебе показать, но тогда мне придется будить супругу, потому что кому-то надо выходить в раннюю смену обслуживать шахтеров. Они скоро сойдутся завтракать.

Мокриц услышал невысказанную просьбу и заплатил ему кругленькую сумму, после чего они вышли на улицу, и трактирщик повел его по тропинке в чащу. Эта часть леса была довольно приятна на вид и не слишком темная – идеальное место для пикника. Но чем глубже они заходили, тем яснее Мокриц понимал: то, что они обнаружат дальше, будет мало похоже на пикник.

На полянке, до которой от трактира было совсем недалеко, деревья стояли голыми, повсюду валялись спутанные ветки, а в стволах торчали остатки кузницы. Там же обнаружились и фрагменты лопнувшего котла, и некоторые врезались в могучие дубы так глубоко, что Мокриц не смог их вытащить. От дымки, витавшей на поляне, он покрывался гусиной кожей.

Он набрал в грудь воздуха и спросил:

– Что стало с телами, господин Прадед?

– А, ну да, ну да. Я убрал их к себе в погреб, там хоть прохладно. Они в ведре. И это не очень большое ведро. Два брата, отличные были парни. Тигель был умником, а Джед – кузнецом. Правда, в ведре не очень понятно, кто есть кто. Джед хвастался, что хочет однажды тоже построить железную дорогу, и честно говоря, кузнецом-то он был хорошим, но что он понимал в паровозах – кто его знает. Но он был уверен, что сдюжит, и все приятели его подначивали, – старик на секунду замялся. – Я здесь первым оказался, и тут было ничего не видать, кроме тумана, и мне это ой как не понравилось. Такой липкий и жаркий, от него наизнанку выворачивало. Вот, в общем, и все. Не о чем больше рассказывать.

Мокриц поднял голову и спросил:

– Так и задумывалось, чтобы наковальня висела на дереве?