Влюбленный лэрд - Сабрина Йорк

Они с Александром действительно походили на двух воинов, когда сошлись на тренировочной площадке. Судя по восторженным глазам Ланы, которая пришла посмотреть на их учебную схватку, она тоже видела в нем воина. Более того, ее присутствие подогревало его воинственный пыл и вместе с тем желание перед ней покрасоваться.

Следующие несколько дней проходили по заведенному порядку: утром упражнения на мечах, потом прогулка вместе с Ланой и ее сестрой, а в завершение ночные свидания.

Впрочем, теперь Лахлан вел себя сдержаннее, не позволяя Лане никаких вольностей, и их ласки ограничивались поцелуями. Хотя девушка всем своим видом и поведением намекала, что не против дальнейшего продолжения сладострастных забав.

Лахлан держал себя в руках, помня о некогда данной им клятве. Но это было не просто.

Задача была не из легких. С каждой встречей все труднее было при расставании желать Лане спокойной ночи и уходить в свою спальню. Но Лахлан знал: так надо. Он просто радовался их встречам, стараясь не выходить за рамки приличий. Эти свидания скрашивали последние дни его жизни.

Днем они с Ланой гуляли в соседней роще и вдоль берега, ездили в небольшой повозке по окрестностям, устраивали пикники.

Прогулки на природе были полны очарования, так как все больше и больше их сближали. Не забывали они и о детях-сиротах и иногда брали их с собой. Казалось, что воздух вокруг них был пронизан ощущением заботы, привязанности и любви.

Во время отдыха Лана рассказывала Лахлану истории о привидениях замка Даннета, а также легенды края Даунрей, где она выросла. Привидений было много, потому что измен, убийств, сражений и историй несчастной любви было превеликое множество.

Особенно Лахлану нравились истории, в которых кого-нибудь спасали, или об утраченных и вновь найденных сокровищах.

Это был чудесный сон наяву, который ему никогда не надоедал.

Он лелеял про себя свою мечту: как знать, сумел же он найти один кусочек креста, может, повезет найти и остальные? И тогда страшное проклятие будет снято с него и с его рода.

Он неуклонно думал о проклятии, мысли о нем, надежды, мечты превратились в наваждение. Если он не умрет, если судьба подарит ему жизнь, то как он ее проведет? Каким человеком он хочет стать? Сможет ли он принести пользу родной Шотландии? Кого бы он хотел видеть рядом с собой?

Хотя последний вопрос звучал чисто риторически. Здесь не было никакой тайны.

Конечно, ее. Кого же еще?!

Как бы глупо это ни было, но Лахлан все больше привязывался к Лане, все сильнее в нее влюблялся. Надежда на лучшее поддерживала его в его глупостях. Он был без ума от нее – от ее улыбки, смеха, пушистых волос, нежных пальцев. А ее поцелуи, от которых земля уплывала из-под ног…

На большее он не замахивался. Он запретил себе даже думать об этом.

В отличие от Лахлана, Дугал был серьезен, мрачен и озабочен скоростью развития любовных отношений между его хозяином и Ланой. Ему вообще не нравилось их явно затянувшееся пребывание в Даннетшире.

Каждый день кузен неустанно напоминал Лахлану, что им пора возвращаться в Акерджил. Дугал был просто в ужасе от того, сколько времени хозяин проводил вместе с Ланой. Дугал знал о данной Лахланом самому себе клятве и неуклонно поддерживал его в намерении стать последним герцогом Кейтнесса. Дугал считал, что такими вещами шутить нельзя и что, заигрывая с Ланой, Лахлан играет с огнем.

Как ни пытался Лахлан разубедить его и уверить в обратном, Дугал был полон скептицизма. Отчасти это происходило из-за того, что Лахлан никак не мог вразумительно объяснить кузену, почему они задержались здесь так надолго. Но поскольку его чувства к Лане были очень личными и очень нежными, он не желал лишний раз касаться данной темы. Лахлан боялся говорить об этом и не выставлял свои чувства к Лане напоказ, какими бы явными для окружавших они ни были. Особенно перед мрачным Дугалом, который терпеть не мог девушку. Тем не менее кое-чего Лахлану удалось добиться. Видя, что он не собирается афишировать свой роман, Дугал считал его увлечение простой интрижкой, которая вот-вот должна закончиться.

Лахлан, как мог, поддерживал в кузене это заблуждение.

Но вот однажды во время утреннего туалета Дугала прорвало. Вероятно оттого, что Лахлан упорно отказывался надевать галстук.

– Мне не нравится, как вы выглядите, – проворчал Дугал, презрительно глядя на килт Лахлана. – И вообще не нравится все то, что я вижу.

– Да? И что же ты видишь?

– Я вижу, как вы ухаживаете за мисс Даунрей.

Лахлан улыбнулся, хотя слова кузена больно его задели.

– Чепуха, мы оба прекрасно знаем, что я не могу за ней ухаживать.

– Интересно, как же тогда называется то, что вы тут делаете? – хмыкнул Дугал. – Хотя мне приятно слышать, что вы все помните. Но вам не следует чрезмерно увлекаться. Не стоит обманывать девушку призрачными надеждами.

– Я не обманываю ее, – фыркнул Лахлан.

Лана и в самом деле обо всем знала. Он не имел от нее никаких секретов, и она его понимала.

Они просто наслаждались тем немногим, что им было отпущено судьбой. Немногими днями и ночами, полными сказочного волшебства. Они не рассчитывали на счастливое будущее, его у них не было, они принимали отсутствие будущего как данность.

– Вчера вы целовались на конюшне.

– Дугал, но ведь это всего-навсего поцелуй!

– Вот именно. Все, как правило, начинается с поцелуя. А что будет, если дело этим не окончится? Если вы обольстите девушку?

– Этому никогда не бывать, – решительно ответил Лахлан. У него железная воля. Железная. Он сумеет удержать себя в руках.

– Ну а если это случится? Неужели вы наивно полагаете, что Даннеты ничего не замечают? Если это случится, Даннет потребует, чтобы вы на ней женились.

Жениться.

От этой красивой мечты у Лахлана сладко сжалось сердце.

В его воображении возникли картины, одна прекраснее другой: Лана принадлежит только ему, они проводят вместе столько времени, сколько им обоим хочется. Никто за это не станет им пенять. А впереди целая большая жизнь – вместе с ней. М-да…

Но это была мечта, прекрасное мимолетное видение, которое он прогнал усилием «железной» воли.

Пред его мысленным взором возникла суровая реальность, без всяких прикрас. На сердце опять стало холодно и пусто. Горькое сожаление убило всю его нежность. Впрочем, он не привык жалеть себя, по личному опыту зная, что это бессмысленно.

Хотя у него была железная воля и все последние дни он упорно сопротивлялся своему увлечению, его желание быть вместе с Ланой росло и увеличивалось. Каждый миг, каждый вздох, каждая мысль так или иначе были связаны с ней. Его постоянно мучили зуд, беспокойство, тревога. Освободиться от добровольно наложенных цепей – вот чего ему хотелось больше всего.