Мастер-класс. Записки концертмейстера балета - Лада Исупова

За оркестрантами было очень занятно наблюдать: каблуками ритм отбивают, плечами дергают, на телефонные звонки во время танца отвечают, едят регулярно. Гвалт на сцене такой, что никакого стеснения не осталось, наяриваешь себе в свое удовольствие, временами погромче-погромче! В одну паузу затеялись скрипачи настраиваться, шумят, колки крутят, у всех все разное, вдруг один худой скрипач в очочках, перекрывая шум:

– Вот, вот, у меня чистое «ля», послушайте!

Народ тут же встрепенулся в его сторону на разные лады:

– Ты чего? Выпендриваешься, да? Зачем нам твое «ля»?

– Но у меня чистое!

– Так, да? Посмотрите на него! Чистое у него! А мы вот нарочно не подстроимся, сиди со своим «ля»!

И ржут, довольные.

Потом я сбежала и успела потанцевать два танца. Среди танцующих глаз выхватил немолодую женщину в инвалидной коляске. Она успевала-поворачивалась, держала и линию, и рисунок танца, не выбиваясь. Леонард сказал, что в восторге от того, как она ловко это делает, и ужасно хотел ее пригласить.

– А почему не пригласили?

– Ха! Да у нее отбоя от партнеров нет, все танцы наперед расписаны, я поздно подошел.

Во как! А я как раз подумала, с кем же она танцует – с родственником, который ее привез или с ухаживающим санитаром? Американцы совсем другие, другой ход мысли: у меня первая реакция – пожалела, а они в восторге и стараются поддержать.

Однажды меня пригласили на танец. Встали с новым партнером в линию, он протягивает мне ладонь, а там написано «Том», и показывает на себя, мол, это я. Киваю в ответ, говорю свое имя. Он показывает жестами, мол, я глухонемой. Опять киваю – поняла, мол, и в ту же минуту подскакиваю, выпучив глаза:

– А как же вы танцуете?! А музыка?!

Он показывает на свой глаз, потом на людей, мол, смотрю на них, все нормально, и улыбается. Танцевал абсолютно в музыку, если бы меня не предупредил, я бы никогда не догадалась, что что-то не так. А я-то приготовилась ему помогать-подсказывать, специально помедленнее вертеться, а он замечательно себя чувствовал и получал большое удовольствие от танца, еще и мне помогал, когда я путалась.

Обожаю эти сельские танцы, как прыжок в другое измерение, – заводная музыка и счастливые лица; груз будней испаряется очень быстро, вообще вся жизнь уходит далеко-далеко, как будто книгу закрыла, отложила в сторону – и тут же забыла сюжет, и есть на свете только одно – этот танец, полет, счастье. А на следующий день – роскошное настроение, рот беспричинно до ушей и крепатура [10] .

Если где в мире хотят поставить что-то из Баланчина, то просто так, сами по себе, они это делать не моги: надо платить. Во-первых, фонду Баланчина, а во-вторых, выписанному по этому случаю наиважнейшему консультанту – чтоб поставил, а потом проверил. К тратам на эти роскошества добавим еще расходы на концертмейстера, но лично меня это как раз огорчает меньше всего.

И вот надумали у нас в колледже ставить фрагмент «Concerto Grosso» Баланчина, выписали мадам из Нью-Йорка. Приехала. А с деньгами расставаться никто ж не любит, поэтому колледж сделал вид, что не знал, что в балете танцуют под музыку. Особенно по выходным (двойной тариф). Поэтому концертмейстеров не беспокоили. Но приехавшая дама оказалась строптивой и повелела, чтобы на следующий урок концертмейстер был, потому что она вам не сельская самодеятельность.

Пришлось колледжу вызывать концертмейстера.

Я вообще-то не большой любитель играть классы с утра по воскресеньям, но поехала – из любопытства, посмотреть, что это за чудо-зверь такой «Фонд Баланчина», к тому же не хотелось давать колледжу повод думать, что есть еще другие концертмейстеры. Зачем сбивать хорошие рефлексы?

Самым интересным в этом уроке, пожалуй, была сама Она. Маленькая, элегантная, вся в белом – белоснежные широкие брюки, белоснежная футболка, белоснежные ботинки, белоснежные пряди в волосах. Перед уроком разлеглась на полу, раскидав ноги в шпагат, поставив локти на пол перед собой – болтала с нашей педагогиней, лежащей напротив в такой же позе. Лет даме, пожалуй что, сто или около того, о таких в моем детстве говорили: «Она видела Ленина!» (Ну, как минимум, Баланчина.) Царственная посадка головы, медленная речь, низкий голос, думаю, она с успехом могла бы выступать как драматическая актриса, у нее было бы потрясающее амплуа – какая-нибудь там Вдовствующая Королева или, на крайний случай, чья-нибудь свекровь.

Демонстрировала все комбинации сама, в нужном темпе, много внимания уделяла финальным позам. Вступление давала быстро и своеобразно: «Раз!» – и сразу удивленный взгляд на меня: оказывается, на ее «раз» должен попасть мой «раз». Однако.

На средних и больших прыжках не давала мне ссаживать темп, хотя студентки очевидно не успевали, но никаких поблажек никому, так все сами по себе и болтались. Оба дня давала абсолютно одинаковый станок. Очень вежливая и почтительная ко всем. Перед выступлением приедет еще раз. Нагнали ей лучших старшекурсниц со всей округи.

Непосредственно сам урок был сух и ровен, все быстро и коротко, чаще – очень коротко, почти все на две четверти. Легко, ровно, быстро. Ни минуты не стояла – все время подходила к кому-нибудь, поправляла, тихо объясняла. Обычно каждый педагог несет в себе какой-то характер, которым окрашен урок, я игрой пытаюсь озвучить именно этот характер. В этот раз – ничего такого не случилось. Все у меня вышло как длинное вступление-приготовление. И класс не взлетел – не хотелось. Так… ну попрыгали. Адажио тоже не было… ну постояли… Ощущение – как будто принесли-показали старинную диковинную шкатулку, а не открыли. После урока они занимались непосредственно постановкой, я ушла, может, все случилось именно там?

Мой путь в Большой Балет начинался не совсем обычно, не с детства, когда маленькие девочки усердно выводят ножками батманы и танцуют снежинок и утяток, а в довольно зрелом возрасте, когда я вовсю работала концертмейстером в балетной школе. И начинала я не с абы чего, а с «Лебединого озера». А чего долго раскачиваться-то? Чай не семнадцать лет…

В те времена была у меня подружка, злые языки за глаза называли ее Люся Паровоз и нос воротили, а у меня была миссия – всех соотечественников объединять, поэтому, чтобы личным примером показать, что при желании общаться можно с кем угодно, и в каждом, если подойти поближе, можно найти что-то хорошее, я «подошла», и потихоньку мы и впрямь подружились.

В студенческие годы Люся ходила на балет для непрофессионалов и очень любила посудачить о балете, что тоже немало нас объединяло, и вот как-то она поведала, что мечта ее жизни, можно сказать идея фикс, – быть преподавателем балета… А я вела детские занятия, на которых мы занимались музыкой и танцами, но девочкам всегда хотелось больше танцевать, чем мальчикам, поэтому идея организовать еще один класс, танцевальный, витала в воздухе. Конечно, балет – это последний жанр, который был нам нужен, но, что поделаешь, ладно, балетом не затанцуем, но осанку, ручки-ножки поправим и всяко будем смотреться получше в общем танце. Я убивала нескольких зайцев – реализовывала Люсе мечту и не ставила себя во главу еще одного занятия, к тому же я получала для танцевальных занятий хорошего концертмейстера и как бы профессионального педагога.