Алекто. Сокровище морганов - Жюльетт Сапфо

- Я не об этом! – Он махнул рукой, скривился ещё сильнее и продолжил небрежно: – Только вам, дорогая кузина, я могу сказать в глаза горькую правду о себе. Несколько лет назад, путешествуя по Нейстрии, я был ранен в драке с разбойниками и страшно страдал от ран. Мне удалось получить из трав целебный настой, который я сначала принимал, чтобы утолить боль, а потом просто привык к нему. Это было единственное средство, которое помогало мне избавиться от упадка сил, а может быть, и от чего-то близкого к отчаянию. Но, как сейчас оказалось, без него моё тело начинает дряхлеть и разрушаться с поразительной быстротой...

Алекто слушала молча, в изумлении глядя на человека, который, выбери он иную судьбу, мог стать знаменитым врачевателем.

- Я знаю, что меня казнят, как только герцог Ортенау во всеуслышание вынесет мне смертный приговор, – вёл дальше Дагоберт де Лармор-младший. – Но я подумал, что могу и не дотянуть до этого дня, а мне так не хочется оставлять вас в неведении, дорогая кузина. Будет очень жаль, если тайна Дома папоротников откроется вам... в день вашей смерти.

Готье-Дагоберт с нервным смехом вскинул голову; по судорожно вздрагивающему лбу и в углах смеющегося рта пробежала циничная гримаса.

Алекто сдвинула брови и, сердито стукнув кулаком по ладони, воскликнула:

- Смейтесь сколько угодно, а я всё-таки скажу, что вы умрёте гораздо раньше меня!

- Вы правы, – на удивление кротко согласился с ней Готье-Дагоберт, оборвав свой жуткий смех.

Эта короткая перепалка отчего-то сразу смягчила его, и он продолжил почти миролюбиво:

- Вы не поверите, кузина, как я люблю беседовать с вами. Всегда любил. Вы девушка, притом такая молодая, и так серьёзно говорите о самых умных вещах... Так как я признался вам в своей симпатии, то с моей стороны было бы подло не предупредить вас об опасности, которая будет подстерегать вас в праздник тёмного Самайна... то есть ровно через день. Верно, вы так увлеклись поисками неуловимого убийцы, что успели позабыть об этом знаменательном событии?

После слов Дагоберта Алекто почувствовала какую-то растерянность, которая затем сменилась тревогой. Ведь и вправду, за эти несколько последних дней она напрочь забыла и о празднике, и о своей собственной свадьбе, которая должна была состояться сразу по окончании Трескового карнавала. Из-за убийства мадам Арогасты карнавал закончился раньше обычного, и, хотя графиня де Лармор носила траур по сестре, уговор с маркграфом остался в силе. Алекто впервые всерьёз задумалась о том, чем объяснялась такая спешка с венчанием и какая из сторон больше стремилась к тому, чтобы эта свадьба состоялась? Мадам Бертрада никогда не скрывала, что в браке дочери с сыном маркграфа видит залог её благополучия и что только союз с этим влиятельным семейством спасёт Бруиден да Ре от разрушительной тяжбы с сёстрами де Монфор. Но по какой причине Эд де Туар столь заинтересован в браке своего сына с единственной наследницей Дома папоротников? И почему сам Данафрид мечтает заполучить имение раденнских графов де Лармор?

Размышляя об этом, Алекто вспомнила последний разговор мэтра Хильдена с графиней.

«Сейчас вы думаете, что Данафрид де Туар, наследник маркграфского состояния, не позарится на ваше имущество. Я же напомню вам, что Бруиден да Ре – лакомый кусок, и вряд ли Данафрид согласится добровольно делить его с вами»,– предупреждал адвокат мадам Бертраду как раз накануне своей смерти. Что он имел в виду? Чем такой захудалый аллод, каким являлся Бруиден да Ре, мог привлечь богатого наследника маркграфского состояния? Да и самого маркграфа, если вспомнить слова Дагоберта, которыми он упрекнул Эда де Туар: «Вы и сами мечтаете прибрать Дом папортников к своим рукам, женив своего сына на наследнице аллода»?..

- Слушайте, кузина! Слушайте меня внимательно и запоминайте: мои слова могут спасти вам жизнь, – снова раздался голос Готье-Дагоберта, и Алекто вскинула на него встревоженный взгляд. – Вас хотят использовать! В праздник тёмного Самайна, когда открываются врата между мирами живых и мёртвых, вы обнаружите в себе некий магический дар. Не спрашивайте меня, почему этим даром овладеете именно вы и почему на праздник Самайна, а не раньше или позже, – я не знаю ответа! Или, лучше сказать, я знаю толькополовинуответа. Ваши способности как-то связаны с вашей матерью. И, разумеется, речь идёт не о мадам Бертраде. О, кузина, я вижу по вашему лицу, что вам уже известно, кто был вашей родной матерью! Тем лучше: мне не придётся тратить драгоценное время, посвящая вас в тайну вашего рождения...

- Постойте! – вскричала Алекто, прервав повествование лекаря. – Значит, вам известно, что моей родной матерью была Аталия де Лармор? Хотя, насколько я помню, ваш отец, граф Вальдульф, ни словом не обмолвился об этом в своём завещании. А, может, вы знали Аталию лично?

Приблизившееся к ней лицо исказилось странной гримасой – злорадного торжества, затаённой боли, придуманного величия.

- Тайну Аталии мне поведал мой дядя, мессир Эсташ де Бо, – произнёс Готье-Дагоберт, сверкая глазами. – И это он рассказал мне о том, что в земле аллода Бруиден да Ре спрятан ключ, который откроет тайник, где хранятся сокровища морганов. Сказочные богатства, упрятанные в затопленном городе, куда сможет добраться лишь тот, кто владеет волшебной способностью находиться под водой без воздуха подобно рыбам. Полагаю, это и будет ваш магический дар, дорогая кузина.

Алекто хотела признаться, что с некоторых пор уже овладела этим даром (или только его частью?), но передумала. Хотя дни Дагоберта-младшего были сочтены, девушка остерегалась раскрывать ему свою тайну.

- Скажите, Готье... простите, Дагоберт, картины, которые хранятся в подвале Дома папоротников, написаны вами? Вы изобразили подводный город таким, каким его нарисовало ваше воображение?

- Так вы нашли картины? Значит, всё это время они находились в подвале? Как же я раньше не догадался о этом! – огорчился лекарь.

- Да, я нашла их. Среди них есть портрет влюблённой пары, который художник подписал именами Аталии и Алафреда. Так вот, я хочу знать, вы и есть тот художник?

- Нет, конечно же, нет! – в изумлении вскричал Дагоберт. – Ну подумайте сами, кузина, когда моя тётушка Аталия умерла, я был ещё ребёнком!

- Верно, – пробормотала Алекто, наконец признавшись себе, что, увлечённая историей неизвестного художника, не обратила внимание на годы жизни Аталии и Дагоберта-младшего. Рассказ Обера о том, что жених Агнес был мастером кисти, совсем сбил её с толку: она уверовала, что портрет влюблённых мог написать