Клуб Мэри Шелли - Голди Молдавски

32

ЛАКС МАККРЕЙ

ЛАКС МАККРЕЙ НЕ любила нянчиться с детьми и уж точно не нуждалась в деньгах. Но от завидной должности няни Уайатта Сальгадо-Хайдсмюрра она не смогла отказаться. И не потому, что любила Уайатта. Тот был милым ребенком, но Лакс больше интересовал его отец. И никаких пошлых фантазий про няню и ее нанимателя. Фу.

Отец ребенка интересовал ее, потому что Генри Хайдсмюрр был большой шишкой в издательском доме Condé Nast[30]. Лакс не знала точно, какую именно должность он занимает (главный исполнительный директор, финансовый директор, вице-президент – что-то в этом роде), а также какое именно печатное издание он выпускает. Но детали не имели значения. Важно было то, что если Лакс поладит с сыном Генри, то стажировка в Vogue окажется у нее в кармане еще до окончания школы. Как минимум еще два человека из ее собственной школы претендовали на эту должность няни, но Лакс опередила их.

Чета Сальгадо-Хайдсмюрр нуждалась в ее услугах, чтобы иметь возможность раз в неделю вечером сходить куда-нибудь вдвоем. Это могло быть что угодно – от похода в кинотеатр или на вечер благотворительного сбора средств до посещения официального торжественного мероприятия. От Лакс требовалось лишь появиться и часик поиграть с шестилетним ребенком, а затем уложить его спать. Последние пять месяцев все шло по одному и тому же плану: поиграть с Уайаттом и его всегда новыми, всегда дорогими игрушками, проследить, чтобы он почистил зубы, дать собачке Шугар погрызть специальную игрушку на коврике, уложить ребенка спать, а потом, наконец, написать Брэму сообщение, что путь свободен.

Обычно Лакс выжидала полчаса, прежде чем написать Брэму. Она убивала время, развалившись на темно-коричневом кожаном диване в гостиной и просматривая страницы в «Инстаграме». Каждому посту она уделяла несколько секунд, затем двойным нажатием ставила лайк. Она наткнулась на фотографию Люсии, наклонившей голову и поджавшей губы. Вот опять: плохо подобран фильтр, и когда уже эта девушка научится выбирать правильный ракурс? Когда Лакс увеличила изображение, ей в глаза бросился воспаленный прыщ на нижней стороне челюсти, который Люсия не замаскировала тональным средством как следует. Лакс сморщила нос и пролистнула этот пост, не поставив лайк двойным нажатием.

Еще через пару минут она подняла глаза и увидела, что в комнате стоит Уайатт. Она ахнула так громко, что Шугар, лежавшая на коврике у ее ног, подпрыгнула.

– Что ты здесь делаешь?

– Я не могу уснуть, – ответил Уайатт.

Теперь и собака вскочила с подстилки и подбежала к босым ногам Уайатта. Скоро они начнут играть вместе. Скоро они расшалятся так, что их потом не успокоишь. Это было нехорошо.

– Просто закрой глаза, – сказала Лакс. – И сам не заметишь, как заснешь.

Она гордилась тем, как строго вела себя с детьми, не шла у них на поводу. Лакс инстинктивно понимала, что нянчиться с Уайаттом – почесывать ему спинку, как он всегда просил делать перед сном, и сидеть с ним, пока его глаза не закроются, – это неправильный подход. Он уже слишком большой для такого, и, к тому же, стоит ей разок уступить – и потом придется постоянно это делать. Нет уж. Только строгая любовь. Никаких телячьих нежностей. Дома у Лакс никто никогда не обращал на нее внимания, когда она плакала. Она знала, что твердость нужно прививать с юных лет.

Родители Уайатта всегда изумлялись, когда приходили домой и обнаруживали, что их мальчик без возражений отправился спать. Для них Лакс была чудотворцем. Она попыталась тонко намекнуть, что так же может творить чудеса, принося латте редакторам или помогая на фотосессиях. Но пока никаких предложений о стажировке не поступило. Пока что.

– Я не смогу уснуть, даже если закрою глаза, – возразил Уайатт. – Я все время слышу какие-то звуки.

– Что за звуки?

– Похоже, кто-то стучит в мое окно.

Сальгадо-Хайдсмюрры жили в огромном доме в районе Дитмас-Парк в Бруклине, где с виду здания выглядели красиво, но построены были из дерьма.

– Это просто холод, Уайатт.

Дома здесь жили и дышали, но, казалось, постоянно страдали от пневмонии. Всегда сквозняк, всегда течет; нельзя сделать и шага, чтобы полы не стонали.

– Холод не шумит.

– В этом доме шумит. А теперь иди спать.

Уайатт вздохнул и зашагал обратно наверх в своей пижаме с крохотными звездолетами, бормоча что-то об изменении климата и о том, что сегодня ночью не так уж и холодно.

Лакс вернулась к телефону, но всего через пару минут Уайатт появился снова. Такое поведение вызывали издержки возраста.

– Можешь посидеть в моей комнате, пока я не усну? – попросил он.

Лакс мигом отбросила всю эту чушь про строгую любовь. Теперь речь шла только о целесообразности. Чем быстрее он заснет, тем быстрее она сможет написать Брэму, а ей ужасно хотелось написать Брэму.

Он всегда приходил после того, как Уайатт засыпал, но Лакс не до конца была уверена, придет ли Брэм сегодня. Они поссорились.

Лакс даже не могла вспомнить причину ссоры, просто Брэм вел себя странно, а потом она сказала что-то, чего, вероятно, не должна была говорить, и он сказал что-то, о чем определенно должен был пожалеть, и все закрутилось.

Днем в школе они не обменялись ни словом. Да, они, как всегда, сидели за одним столом, но тут уж ничего не поделать. Лакс и Брэм практически делали одолжение всей столовой, когда просто сидели и позволяли другим глазеть на себя. Но хотя Лакс и Брэм разговаривали со всеми соседями за своим столом, между собой напрямую они не общались. Лакс надеялась, что никто этого не заметил.

Чем скорее она напишет Брэму, тем скорее их ссора завершится примирением. Хотелось бы надеяться.

– Ладно, пойдем, – сказала Лакс Уайатту.

Она снова уложила ребенка, но его глаза оставались открытыми и походили на два огромных озера, наполненных тревогой.

– Ты можешь проверить окно? Просто чтобы убедиться?

Лакс выдавила из себя улыбку. Процедура отхождения ко сну затягивалась. Лакс собиралась попросить прибавку к жалованью. Она подошла и отдернула занавеску.

– Видишь? Ничего там нет.

Никого не было ни у окна, ни на деревьях, ни на тротуаре. Однако Лакс заметила кого-то на детской площадке, сидящего на качелях.

Извращенец.

Ей было все равно, насколько хорош этот район или насколько просторный двор в этом доме, – ни за какие деньги Лакс бы не согласилась жить так близко к детской площадке. Днем на площадках бегает миллион сопляков, а ночью там отираются всякие отбросы общества.

– Можешь просто остаться, пока я не усну?

Лакс закатила глаза, но решила, что сможет написать Брэму отсюда, как только Уайатт начнет клевать носом. Она села в кресло-качалку в углу комнаты Уайатта. Телефон в руке зажужжал, и Лакс посмотрела на экран. Ее сердце слегка подпрыгнуло, когда она увидела, что пришло сообщение от Брэма. Он тоже был готов помириться.