Шоу обреченных - Павел Агалаков

Лифт замедлил ход, остановился, с легким шипением открыл двери, предлагая пассажирам покинуть свое чрево. Лиза повернулась боком, кивнула головой на выход, положив палец на кнопку первого этажа. Учтиво поклонившись, Ильин шагнул в помещение, огляделся. Копылов проследовал за начальником, по ходу залихватски подмигнул девушке, встал рядом с подполковником. С тем же шипением двери закрылись, и за спинами гостей послышался удаляющийся гул. Офис напоминал огромную смотровую площадку. Панорамные прозрачные стены толстого стекла, хромированные поручни по всему периметру, каменный пол, массивный бинокль на черной треноге. Из мебели, подле противоположной стены от лифта, располагался исполинских размеров резной стол с двумя гостевыми креслами. За столом стояло кресло хозяина, которое в данную минуту было обращено к посетителям своей высокой спинкой, полностью скрывая за ней своего седока. На самом столе, кроме нескольких фоторамок и компьютерного монитора, больше ничего не было. Шкафы, гардеробная, все, что присуще обычному офису в понятии простого обывателя, отсутствовало вовсе. Андрей деликатно кашлянул, обозначив свое присутствие.

— Здравствуйте, Андрей Михайлович, — гулко поприветствовал Ильина низкий властный голос, — проходите, присаживайтесь.

Подполковник подошел к столу и уселся в кресло. Копылов остался стоять возле лифта.

— Вы тоже не стесняйтесь, — с усмешкой произнес голос, обращаясь к Копылову, — в ногах правды нет.

Алексей хмыкнул и устроился напротив Ильина. Кресло хозяина медленно повернулось, и перед сыщиками возникла широкоплечая фигура в дорогом костюме, шейном платке, заколотом булавкой с переливчатым камнем. Внешне Борис Анатольевич походил на картинное изображение греческого бога Зевса. Те же густые вьющиеся до плеч волосы, та же курчавая ухоженная борода, закрывающая половину лица, те же пронзительные карие глаза, такие же жизненные складки на высоком лбу, не хватало лишь тоги и горсти молний, зажатой в молотоподобном кулаке.

— Вы хотели меня видеть? — откинувшись на спинку кресла и сложив пальцы домиком, спросил Лукашин.

Голос в пустом пространстве звучал надменно, давяще, вызывая у собеседника неподконтрольный трепет перед мощью его обладателя. Однако Андрей не поддался акустическому эффекту. Спокойно закинув ногу на ногу, положив руки на колено, он негромко, но четко, чтобы его визави напряг слух, произнес:

— Ваша дочь подозревается в убийстве некоей Юлии Продан. Скажите, вы знаете, где она была второго августа этого года?

— Это допрос? — чуть дернув левым глазом, поинтересовался Борис Анатольевич.

— Что вы, — перехватывая инициативу, мягко протянул Ильин, — просто дружеская беседа. Для допроса мы бы вызвали вас повесткой. Но зная вашу занятость и войдя в ваше положение, решили нанести визит сами. Так где, вы говорите, была ваша дочь?

Лукашин на секунду прикрыл глаза, и в памяти всплыл тот самый злополучный день, второе августа. Темнело, он собирался домой, как вдруг двери лифта открылись, и из него выбежала растрепанная, перепуганная Даша. С размаху она упала в его объятия и, всхлипывая, затараторила:

— Папочка, прости меня, я совершила ужасное. Я, я… — Она залилась слезами.

— Ты где была? Я тебе звонил, а телефон не отвечал, — поглаживая дочери волосы, спросил он.

— Я… я на опен-эйре. Она там… там тоже, — захлебывалась Даша. — Потом… мы с ней… а она сказала нет. Я тогда… не знаю, как это получилось.

— Да что, в конце концов, произошло? — Отец взял дочь за плечи и легонько встряхнул, приводя ее в чувство.

— Помнишь эту Юлю, ну Люляшку, с которой у нас на интернет-слете случился конфликт?

— Да, — спокойно ответил Лукашин.

— Так вот. Я встретила ее на опен-эйре и пригласила к нам на дачу, чтобы замять происшествие. Мы завернули в лес, я хотела показать ей, где ты собираешься строить фабрику. Там я предложила ей снять коллаборейшен, совместное видео, ну ты понимаешь, для «Ютуба», типа это была не ссора и все такое. Она наотрез отказалась. Я… я не помню, как это произошло, смотрю, а она лежит, а из виска кровь течет. — Даша снова заревела навзрыд.

— Кто-нибудь это видел? — обеспокоенно спросил отец, мысленно прикидывая, что делать.

— Нет, не знаю, — бормотала Даша. — Я так испугалась… мне пришлось ее сжечь.

— Что?! — ошарашенно взревел Лукашин.

— Я облила ее бензином, — речь Даши становилась размеренной, а взгляд из испуганного стал удовлетворенно-мечтательным, — добавила жидкости для розжига и подожгла.

На миловидном девичьем лице появился зловещий оскал. Глаза вспыхнули хищным огнем, по телу пробежала мелкая дрожь. Отца от вида своей единственной дочери бросило в озноб.

«Неужели она сошла с ума?» — с опаской подумал он, глядя, как Даша входит в экстаз от собственного рассказа.

Лукашин схватил телефон, отыскал в нем номер своего шотландского партнера, врача-психиатра Дональда МакГрегора, и нажал вызов.

«Ее нужно спрятать, — лихорадочно думал он, ожидая ответа. — Спрятать и пролечить. А пока она будет в клинике, обеспечить ее алиби».

На следующий день Лукашин посадил дочь в самолет, на прощание сказав:

— Пока все не утрясется, в Россию ни ногой.

Спустя две недели ему позвонила Даша и радостно заявила, что у нее родилась грандиозная идея снять реалити-фильм.

— Папочка, ты не представляешь, что это будет! Когда доктор привез нас в этот замок, я поначалу расстроилась, а потом…

Она рассказала, как обнаружила потайные ходы, ведущие во все комнаты, как она соберет блогеров и как рекламодатели выстроятся к ней в очередь. А главное, с каким триумфом она вернет себе былую славу в Интернете.

— Отстань ты от своего Интернета, — сказал тогда Лукашин. — Я начал процедуру по переводу на твое имя нашей дочерней компании. Займись наконец нормальным делом.

— Ничего ты не понимаешь, — капризно ответила Даша, — Интернет — это реальный лайф, все остальное отстой.

— Ладно, — согласился Лукашин, не в силах бороться со своей отцовской любовью, — только ты как Даша Лукас в Интернете больше не существуешь.

— Я знаю, — бодро ответила та, — я зарегистрировалась под именем Эмма Сивачева. Правда, звучно?

Они еще долго разговаривали, обсуждали сценарий и кому из известных фирм можно сделать рекламное предложение. Она в красках рассказывала, как будет пугать этих недотеп и как те в панике будут подозревать друг друга и обливать грязью. Про смерть Юлии Продан больше не вспоминали, словно этого и не было вовсе.

Борис Анатольевич открыл глаза и ровным тоном ответил:

— Моя дочь второго августа находилась на даче.

— Это кто-то может подтвердить? — Ильин достал из кармана блокнот и сделал запись.

— Да.

— Кто?

— Прислуга, охрана, — задумчиво произнес Лукашин.