Последний бой Василия Сталина - Максим Алексашин

Ну, что, дорогой читатель, пробежал холодок по спине? Расслабьтесь. Иосиф Виссарионович, хоть и был строг с Василием, но все—таки по—отцовски любил его. А то, по версии газеты, ничего не понимающий алкоголик Василий Сталин был запуган отцом до смерти, а чтобы не попасть в лагеря, спился. Оставим этот бред на совести журналистов и обратимся к другим печатным источникам, способным пролить свет на это мутное дело.

Начнем наше расследование со «знатока» жизни Василия А. Колесника, который докопался до воспоминаний «свидетелей», неспособных отвечать даже за собственные слова. Заглянем в далекий 1938 год: «О том, какую квалификацию Василий получил за годы учебы в училище (речь идет о Качинском авиационном училище, Василию 17 лет. — Авт.), к сожалению, сведений в его документах не сохранилось (удивительно, а выпускная аттестация? — Авт.). И этот отрезок его жизни, наверное, так бы и остался за чертой наших интересов, если бы не письмо жителя Ленинграда Евгения Петровича Цуканова, присланное автору 19 декабря 1988 года после публикации в «Аргументах и фактах» фрагмента очерка о В. Сталине: «Я хочу сообщить несколько слов по поводу публикации. Я далек от мысли подвергать критике или сомнению Ваше выступление. Уверен, что Вами добросовестно изложены имеющиеся материалы. Да к тому же в те годы я был крайне мал и утверждать — «я помню» — было бы неуместно, хотя кое—что запечатлелось и в моей памяти.

Мне известно, что Василий Иосифович Сталин вышел из Качинской авиашколы в звании младшего лейтенанта без диплома о присвоении квалификации летчика ВВС. Ему была выдана справка, что прослушал курс вышеназванной школы… и только. Виною тому — его пристрастие к алкоголю. В это время мой отец был командиром полка в Люберцах под Москвой. Тот полк регулярно принимал участие в воздушных парадах («7 Ноября», «1 Мая», «18 августа») и был хорошо известен И. В. Сталину.

Обязательным приложением к параду являлся торжественный ужин в Кремле, на который приглашались командиры частей и соединений, участвовавших в параде. Из—за близости к Москве Люберцы неофициально называли «дворцовым гарнизоном». Однажды вечером к нам на квартиру позвонил И. В. Сталин и попросил отца ознакомить его со способностями В.И.Сталина и дать заключение о целесообразности делать из него летчика. Так отец стал инструктором Василия (по нашим данным, инструктора с такой фамилией у Василия Сталина не было. — Авт.). Пришлось давать ему летную программу в объеме авиашколы — сначала на У–2, потом на И–16, на УТП–4 и самостоятельно на И–16. Не исключено, что этот период (4–6 месяцев) зафиксирован в документах как служба летчиком в 16–м ИАП 24–й ИАД после окончания авиашколы. (Этот период зафиксирован как обучение в авиашколе. Отдельного обучения в полках не велось. Такая практика стала применяться с конца 1942 — начала 1943 годов — Авт.) Все неприятности у В.И. Сталина были в тот период на почве пьянства, хотя объективности ради надо отметить, что летчик он был способный, летать умел и любил»… (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990.)

Какой справедливый, помнит, что летать любил алкаш малолетний Васька Сталин. Постойте, а кто пьяного не то, что в полет, к самолету подпустит? Если Василий Сталин, а тем более пьяный, разобьется, ведь не сносить головы руководству училища… И врачу… И инструктору… Кто еще пил в Каче с Васькой? Колитесь, товарищ Колесник. Или он был малолетним алкашом—одиночкой? Сомневаюсь.

По утверждению сына Василия Сталина, Александра Бурдонского, к моменту его появления на свет осенью 1941 года его отец не пил. «Я родился в Покров день, 14 октября 1941 года. В то время моему отцу, Василию Иосифовичу Сталину, было всего лишь 20 лет, то есть он был совсем еще зеленый, он 1921 года рождения, он еще не пил…» (http://nashaulitsa.narod.ru/Burdonskiy.htm).

Напоминаю, осень 1941–го — это самый тяжелый период войны, период, когда Василий находился на фронте. Во фронтовой авиации сто грамм после боевого вылета (никак не суточный аперитив, бывали дни, когда вылеты не делались, тогда и довольствовались пилоты компотами на ужин) считалось нормой, как, впрочем, и в других родах войск. До знаменитой рыбалки, о которой речь пойдет ниже, нет никаких письменных указаний на то, что Василий Сталин увлекался алкоголем. Не могут припомнить подобного и фронтовые товарищи Василия. Выпивать, судя по скудным данным (вымысел писак всех мастей и пород за достоверные источники считать нельзя) Василий начал в 1942–1943 годах, как раз в период активного участия в воздушных боях. Пил он, как и все остальные летчики, «наркомовские сто грамм». Тем, кто усомнится в этом, стоило бы задуматься, смог ли больной алкоголизмом человек летать? И еще один вопрос: Василий, сын вождя, которого берегли от всего, от чего только можно беречь, не был ли огражден от потребления водки в том количестве, в каком ее потребляли летчики, у которых не существовало ограничений на полеты? А пили пилоты, о которых не так трепетно заботилось начальство и от полетов не отстраняло, действительно много. И причины на это были серьезные. Вот как моменты «расслабления» описывают сами летчики: «Пили многие летчики, и не только „наркомовские“ 100 г. Потому, что нервы были на пределе. Прилетают с задания молодые ребята, а голова седая. А если ночью в землянку к ним зайдешь — такого наслушаешься (так во сне кричали). Любимец полка, Чеченев, демонстративно выпивал свои положенные 100 г перед вылетом. И ничего, дожил до победы, стал подполковником, штурманом полка, дважды Героем Советского Союза. Технари спрашивали: «Как ты, Миша, выпивши летаешь?», а он шутил: «Я без стакана и к машине подойти боюсь». Хороший был летчик… от бога! Когда он водил полк на задание, как правило, все живыми возвращались. Но и все «обмывания» звездочек и наград без него не обходились. Правда, был с ним на этой почве нехороший случай. Пошел он на базар прикупить бутылочку, а цены здорово поднялись. Ну и решил проучить спекулянтов, завел машину и в атаку на базар. Хотел попугать, а получилось плохо. Двух торговок покалечил (или даже убил). Ну, отдали его под трибунал, вроде даже приговор уже вынесли — 12 лет лагеря. А сторожили его свои же технари и стрелки. Вышла очередь Петровича, послал его Чеченев за самогоном: «Я же не убегу, а хоть напоследок вместе выпьем!». В это время полк два раза в полном составе летал на задание — уничтожить важный мост в немецком тылу. Потери понесли, а задание не выполнили. Прилетел разбираться командир 8–го смешанного авиакорпуса Н.П. Каманин. А надо отметить, что, прилетая в 451–й ШАП, Каманин летал на Ил–2 только в паре с Чеченевым и только ведомым. Первый вопрос комкора:

— Чеченев где?

— Сидит, куда ему деться.

— Не хрен ему сидеть, пусть кровью вину смывает!

Полетел Чеченев с двумя ФАБ–250 без пушек и стрелка (для облегчения машины) и через 15 минут разведка докладывает: «Машина с бортовым номером NN мост уничтожила». Как уж Каманин смог, но отмазал Чеченева от лагеря» (Пономарев В.П. Фронтовые сто грамм. — http://www.airforce.ru/staff/tales/tales_6.htm).

Вот вам и еще один «алкоголик»! Небось, похлеще Васи Сталина пил. Да, только на войне по совершенно иным качествам оценивается человек. Пилот штурмовика, опытный боевой офицер Чеченов, ценился за свои незаурядные способности. А слабости с рук сходили. Все по простой причине: под смертью на войне все ходят, и никто не застрахован от ее холодных объятий. Особенно близко ее присутствие ощущали штурмовики, поэтому и пили. А как прикажете расслабляться после боя — женщин нет, культурный досуг ограничен показом раз в несколько фронтовых месяцев в перерыве меж боями «Веселых ребят» или «Чапаева»? А друзья гибнут ежедневно, и штурмовка — это игра в прятки со смертью. Вот и снимали молодые ребята накопленную за день моральную и физическую усталость сотней граммов водки. И не только сотней…. И не только водки, которой, по понятным причинам, не хватало, а, например, гидросмесью. «Во время боевых вылетов всему личному составу полагалось в день (а точнее за ужином) по 100 граммов водки. Сами понимаете: для нормального мужика это не выпивка, а только стартовая доза, после которой хочется продолжения. Приходилось употреблять гидросмесь, которая залита в систему выпуска шасси. В натуральном виде этот «коктейль» из спирта с глицерином пить нельзя — умереть можно, были и такие случаи. Из положения технари выходили просто: заливали смесь в 20–литровую флягу, закрывали крышкой, к которой приделана трубка с змеевиком, ставили над костром… Да что я вам объясняю, технология самогоноварения — дело нехитрое. В результате перегонки получали чистый спирт с легким сладковатым привкусом глицерина. Это даже хорошо — мягче идет, приятнее. В объемах не стеснялись, благо расход гидросмеси всегда можно было списать на боевые вылеты. Мол, пробило в бою систему, все и вытекло…» — делиться своими воспоминаниями авиационный техник Петр Пивкин, служивший с Василием Сталиным и Алексеем Маресьевым в одном полку. Честно говоря, я ожидал, что далее последует рассказ о пьяных бесчинствах Василия, но кроме одного эпизода (неподчинение команде старшего по званию) никаких «пикантных» подробностей обнаружить не удалось. Зато очень удивило дальнейшее повествование Пивкина, где в несколько ином свете предстает «настоящий человек» из повести А.Полевого Алексей Маресьев: «…Нельзя сказать, чтобы техник Пивкин и старший лейтенант Маресьев были друзьями. Даже приятельскими их отношения назвать трудно. Просто встречались каждый день, Петро (как Маресьев называл Пивкина) заряжал Алексею Петровичу батарейки для карманного фонарика, с которым тот никогда не расставался. Как—то раз, перегнав очередную порцию гидросмеси, Пивкин предложил Маресьеву попробовать свежий продукт. Налил в кружки по сто граммов спирта, развел водой. Сели вдвоем у шалаша, выпили. Тут и решился спросить.