Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

Человек поколебался мгновенье, потом пожал плечами.

– Ну, тогда вас и похоронят, если что-то случится, – предупредил он. – Завтра доктор Уилтси начнет судиться, чтобы вернуть ее. Вам не выиграть.

– Ха, мне не выиграть? – мелкие зубы француза блеснули в лунном свете. – Друг мой, вы не знаете Жюля де Грандена. Нет в мире такой комиссии по определению лунатизма, в которой я не доказал бы ее вменяемость. Я объявляю о ее излечении, а на мнение Жюля де Грандена из Сорбонны не следует чихать, уверяю вас!

Аглинберри же он сказал:

– Поднимите ее, друг мой, заберите и несите в дом, чтобы камни не поранили ее нежные ножки. Мы с доктором Троубриджем пойдем следом и будем защищать вас. Parbleu, – объявил мой друг с вызовом, – я говорю: ничто не разлучит вас снова. Вперед!

– Бога ради, де Гранден, объясните, что все это значит? – спросил я, следуя за Аглинберри и девушкой в дом.

– Morbleu, – кивнул он торжественно. – Это значит, что мы выиграли десять тысяч долларов, друг мой Троубридж. Призрак этой жалкой индуски больше не будет посещать сей дом. Мы заслужили наш гонорар.

– Да, но… – я молча указал на нашего хозяина, проходившего под лунным светом с девушкой на руках.

– А – это? – он тихо и довольно засмеялся. – Это, друг мой, как раз показывает, что древние огни любви не умирают, сколько бы мы их не засыпали пеплом ненависти и смерти.

Душа Амари, принесенной в жертву индусской девушки, нашла пристанище в теле лунатички Мэри-Энн, так же как и душа Джона Аглинберри-старшего возродилась в теле его тезки и двойника Джона Аглинберри-младшего. Разве умершая индуска не обещала вернуться когда-нибудь к своему запретному любовнику в другом теле? Parbleu, она выполнила свою клятву! Другие члены семьи Аглинберри не могли жить в этом доме, поскольку они были из клана, разделившего возлюбленных.

Этот молодой человек, ничего не знавший об интимных делах своего дяди, носящий в венах кровь старшего Аглинберри и похожий внешне на него, должно быть, имел в груди душу разочарованного человека, жившего когда-то в этом доме посреди пустынных лесов. А душа индуски Амари, сохранявшая этот дом от разграбления наследниками, нашла под рукой здоровое тело сумасшедшей, чья душа (или ум, как хотите) давно уже ушла. Разве вы не разглядели разума и тоски в ее глазах, когда они встретились сегодня утром в сумасшедшем доме, друг мой? Разум? Нет, узнавание, скажу я вам!

Ее агрессия? Чистая душа женщины боролась за овладение телом, долгое время свободным от разума. Если вы попытаетесь сыграть на давно заброшенном инструменте, друг мой Троубридж, сначала получится плохо, а потом возникнет гармония. В нашем случае – то же самое. Душа пыталась использовать давно заброшенный мозг. Но могла произвести только шум, а не музыку. Теперь она овладела этим инструментом. И тело Мэри-Энн будет функционировать как положено молодой женщине. Я, Жюль де Гранден, покажу ее исцеление миру, и вы, друг мой, должны мне помочь. Вместе мы одержим победу. Вместе мы убедимся, что любовники, разлученные в одной жизни, потом должны завершить свой цикл счастья.

Eh bien, – он покрутил свои светлые усы и щегольски приложил руку к голове. – Не исключено, что где-то в космосе меня ждет душа женщины, которую я любил и оставил в другой жизни. Интересно, когда она придет, я смогу, как этот счастливый молодой Аглинберри, «проснуться, и вспомнить, и понять?»[107]

– Ну, конечно, друг мой, – согласился Жюль де Гранден, поддергивая повыше рюкзак на плечах и наклоняясь немного вперед к покрытому лесом холму. – Я соглашусь с вами, что американские дороги лучше французских. Но обратите внимание, в какое неудобное положение эти самые лучшие дороги ставят пешеходов. В Америке всё устроено для удобства автомобилиста, стремительно преодолевающего большие расстояния. Ваши дороги – прямой результат моторизованной транспортировки всего лишь для миллиона, и, следовательно, мы с вами, пешеходы, должны полночи топать под звездами до гостиницы, вместо того чтобы сладко спать.

Во Франции, где дороги были проложены для дилижансов за сотни лет до того, как ваш мсье Форд мечтал о них – существует множество мест отдыха для пешеходов. Здесь же… – и он распростер руки в красноречивом осуждающем жесте.

– Ну, ладно вам, – примиряюще сказал я. – Мы сами решили прогуляться пешком. И до сих пор погода нам благоприятствовала. А ночлег под открытым небом нам не повредит. Вон та, например, полянка наверху холма очень подходит для нашего лагеря!

– Наверное, так, – согласился он, взбираясь на холм и остановившись для передышки. – Parbleu, – сказал он, оглядевшись. – Боюсь, мы нарушаем границы частных владений, друг мой Троубридж! Это не естественная поляна, а рукотворная. Смотрите! – он обвел рукой вокруг себя.

– Черт возьми, вы правы! – уныло согласился я, обозрев окрестности.

Деревья – бук, береза и тополь – были спилены на пространстве в акр или более, пни выкорчеваны, посеяна травка. Одним словом, это была частная лужайка, от которой через рощицу рододендронов и карликовых сосен к зарослям высоких кедров бежала дорожка, выложенная отшлифованными камнями. Мягкий вечерний ветерок пошевелил листву, и мы увидели вдалеке огонек.

– Плохо дело, – пробормотал я, – придется поспешить и найти для нашего лагеря другое место.

– Mille cochons, non![108] – воспротивился де Гранден. – Это не для меня! Parbleu, мои сбитые ступни, мои стонущие от усталости колени не смогут принять от Матери-земли ее заботу, которой они не знали много лет, с благодарностью! Пойдемте к владельцу того особняка и скажем ему: «Мсье, перед вами два достойных путешествующих джентльмена, жаждущие крова над головой и пищи, а также ванны и чаши вина – если, конечно, отвратительный мсье Вольстед[109] позволил вам сохранить его!» Он не откажет нам, друг мой! Morbleu, человек с милосердием сенегальского идола не отказал бы в столь жуткой ситуации! Я буду умолять его со слезами – pardieu, я буду рыдать как героиня синема, я буду воздевать руки – и упрошу его! Не бойтесь, друг мой, мы будем квартировать вон в том доме этой ночью, или Жюль де Гранден останется без ужина в кровати из сосновых игл.

– Хм, надеюсь, ваш оптимизм оправдается, – проворчал я и последовал за ним через постриженную лужайку по каменной дорожке к огням, светившимся за кедровой рощей.

Мы прошли уже футов сто, и тут внезапный резкий крик и какой-то шум в чаще на краю полянки остановил нас. Что-то трепещущее и белое, мерцая как призрак в слабом звездном свете, под сопровождение мягких шлепающих звуков, прорвалось сквозь кустарники и приблизилось к нам.