Маленькие радости Элоизы - Кристиана Барош

Розали хватает разом пять или шесть картофелин, открывает кран, бросает их в раковину и ворочает там все вместе. Полминуты — и в руках у нее чистенькие, аккуратные клубни.

Корали широко раскрывает глаза:

— Не понимаю, ко мне-то это какое имеет отношение?

Розали хихикает:

— Некоторые дети — вроде этой картошки, обычные способы обращения с людьми для них не годятся. И потому, если ты не прекратишь свои выходки, тебя ждет именно это: пансион. Вас всех вместе сунут под кран. Неподдающихся. Таких, как ты. Конечно же, девочка моя, шкурка с тебя слезет, а тогда одно из двух: или ты нарастишь новую, покрепче прежней, или смягчишься. В любом случае ты изменишься! Но до того тебе придется много чего вытерпеть. Я, видишь ли, сама из приюта и не могу сказать, чтобы совсем уж ничему там не научилась. Нам, что ни день, твердили одно и то же, хоть стой, хоть падай, и само собой, когда я оттуда выбралась, твердо решила не позволять таким девчонкам, как ты, мне перечить!

Ну, развеселись немножко! По-моему, тебе именно этого и не хватает, ты слишком мало смеешься. А ведь в твоей семье не любят грустить, бабушка Элен об этом позаботилась!.. Да, твоя бабуся, и она умерла, — продолжает Розали внезапно осипшим голосом. Сморкается в платок: — Ладно, если тебе удастся меня развеселить, можешь даже насчет меня пройтись!

— Розали, ты — коровища.

Оплеуха не заставляет себя ждать:

— Я просила меня развеселить, а это что, по-твоему, смешно? Придумай что-нибудь получше, цыпочка!

— Коровища, коровища…

— Снова-здорово: ты повторяешься, Корали!

— Ты тоже!

Розали хихикает:

— Ну вот, черный юмор. Иди сюда, я тебя поцелую.

Корали ударяется в слезы:

— Ну почему никто меня не любит?

— Потому что ты не мягче шкурки каштана! Ты так и не поняла еще, что я пытаюсь с тобой сделать? До чего каштан красивый, когда сдерешь колючки, правда? Так вот — ты вся в колючках. И стоит твоим старикам к тебе потянуться, уж поверь мне, приходится отдернуть руку. Я тебя не понимаю. У тебя золотые родители, сестренка до того вся в облаках, что одни свои книги и замечает, спокойный брат, у которого, к тому же, руки приделаны куда надо. Ни про того, ни про другую слова плохого не скажешь, а ты только и знаешь, что всех изводить. Можешь мне объяснить, почему?

— Они меня не любят.

— А разве любят кусачих собачонок? Ну, подумай сама. И потом, прежде всего, мне кажется, ты не любишь жизнь, ты даже и не знаешь, зачем на свет родилась. Так ведь?

— Они мне без конца твердят, что я похожа на Камиллу!

— Но это же правда! Вот только теперь они при этом имеют в виду твой паршивый характер, а поначалу говорили о твоей мордашке. И могу тебе сказать, что эта самая Камилла, эта мегера, была бы, если бы не ее мерзкий нрав, от которого любой кобель остынет, довольно-таки хорошенькой, если судить по фотографиям. Маленькая, темненькая, с ореховыми глазами. Очень даже ничего с лица. Конечно, к старости она сморщилась, как завалявшаяся в коробке черносливина, да и никто, высыхая, краше не становится, но все-таки, если ты пьешь уксус и моешься только всякий раз, как с неба камни упадут, то и рассчитывать на что-нибудь получше нечего! И огоньку под юбками не больше, чем в Антарктиде! У тебя-то, девочка моя, другой случай. Тебе, как мне кажется, не помешает в штанишки сунуть несколько ледышек, и поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю.

Корали утирает слезы:

— Болтаешь невесть что… — Потом поднимает глаза, смотрит с надеждой: — А ты не врешь?

— Врать не умею и не умела никогда. Как бы там ни было, ты пока что обо всем этом подумай, а мне пора домой, ко мне завтра внуки придут обедать.

— А я и не знала, что у тебя есть внуки!

— Да ведь ты не очень-то интересуешься другими людьми, разве не так? У меня их восемь: четыре паренька и четыре соплюшки. И я с ними наловчилась по части воспитания. А до того растила троих сыновей и двух дочек. И могу точно сказать, что жизнь у нас была счастливая. Я была дойной коровой, детка, и молоко у меня было хорошее, все выросли большими и крепкими. Я строго их воспитывала, но и на поцелуи не скупилась, это никогда не вредит. Знаешь, как со щенками: шлепок-сахарок. Шлепок — чтобы отучить писать на ковер, а сахарок — чтобы о шлепке забыть, а урок помнить. Понятно?

— Так, значит, шоколад?..

— Совершенно верно, миледи!

— А если я предложу тебе засунуть его сама знаешь куда?

— Вот тут можешь не обольщаться, он все равно окажется у тебя во рту.

— Только вкуснее станет.

Они дружно хихикают. И вдруг Корали закатывается смехом, прямо остановиться не может:

— Ох, хорошо-то как, да?

Толстуха Розали приподнимает ее одной рукой:

— Послушай, цыпонька, еще не все потеряно, далеко не все, я в это верю! Запомни только, что все будут тебя любить, если только ты станешь поласковее. Это ведь совсем не сложно, а? — Она еще и погладила упрямую головку: — Может, вместо того чтоб на глупости время тратить, ты бы лучше подумала о том, чем займешься потом, когда все это останется позади? Ты же не хочешь, чтобы вся твоя жизнь свелась к дурацкому нытью? Кем ты хочешь быть, тряпкой или женщиной, головой собираешься думать или задницей? — И, влезая в башмаки и жалостно причитая над своими разнесчастными ногами, которые уже и носить-то ее не хотят, она прибавляет: — Во вторник вернутся твои родители. Элоизе сейчас невесело, она очень любила свою маму. А твой отец на следующий день снова уедет, она останется одна с вами тремя. Так что используй воскресенье на то, чтобы навести порядок в своем котелке, и не дуйся на мать, когда она приедет. Подумай об этом, и подумай о том, о чем мы с тобой говорили.

— Розали…

— Что?

— Ты моя самая любимая коровища.

И загрубевшая рука треплет свежую щечку:

— Из тебя, девочка, еще может выйти толк…

— Розали?

— Ну, что еще?

— Ты давно знаешь маму?

— Ох, твоя мама, — улыбается Розали, — как-нибудь, если будешь умницей, я тебе расскажу…

— Когда?

— Когда-нибудь. Не торопись, ты ведь еще себя не показала, а?

Корали кивает:

— Ладно, подожду. Я знаю, что приготовлю к их приезду. Хочешь, расскажу?

— Я могу проболтаться. Лучше потом расскажешь. Ну, цыпонька, до понедельника. И не забудь вымыться как следует, а не как кошка лапкой, хорошо?

Стоя на пороге, Корали кричит вслед:

— Ты хорошо знала бабулю Элен?

Розали оборачивается, глаза у нее блестят, она медлит с ответом, сглатывает и удаляется со словами: «Я ее любила».