Когда он был порочным - Джулия Куин

Оказалось, что он совсем рядом. Их разделяло едва ли несколько дюймов. Сколько лет прошло с тех пор, как мужчина стоял так близко к ней, и уж Майкл-то не стоял так никогда в жизни!

Она не могла говорить, она не могла думать, вообще ничего не могла делать - только стояла, и дышала, и смотрела в его лицо, понимая с невыносимой ясностью, что ей хочется, чтобы он поцеловал ее.

Чтобы Майкл поцеловал ее.

Боже правый, она хотела Майкла!

Ее словно ножом по сердцу полоснуло. Нехорошо было испытывать подобные чувства! Нехорошо было вообще хотеть мужчину. А уж Майкла…

Ей следовало уйти из спальни. Черт, даже убежать! Но она словно к полу приросла. И не в силах была оторвать взгляд от его глаз и сдержать трепет влажных губ, и когда ладони его легли ей на плечи, она не стала возражать.

Она даже не шевельнулась.

И может быть - только может быть! - она даже чуть подалась ему навстречу, подчиняясь ритму того трудноопределимого, подобного танцу, что возникает между муж- - - чиной и женщиной.

Так много времени прошло с тех пор, как мужчина притягивал ее к себе, намереваясь поцеловать, но есть вещи, которых тело не забывает.

Он коснулся ее подбородка и чуть поднял ее лицо.

И она снова не сказала «нет».

Она смотрела на него, полураскрыв губы, и ждала…

Ждала первого мгновения, первого прикосновения, потому что, хотя целоваться с Майклом было ужасно и дурно, она все же знала, что ощущение будет неземное.

Так оно и оказалось.

Его губы коснулись ее легчайшим, нежнейшим прикосновением, которое было лишь намеком на ласку. Этот поцелуй был из тех, что обольщают изысканностью, потрясают до дрожи и порождают неутолимую жажду большего. Где-то в закоулках ее затуманенного сознания таилась мысль, что это дурно, даже не просто дурно, а безумие какое-то. Но она не смогла бы шевельнуться, даже если бы языки адского пламени начали лизать ей подошвы.

Она была загипнотизирована, прикована к месту его прикосновением. Она вообще не в силах была сделать какое-либо движение, даже поощряющее, - только мягко качнулась к нему всем телом. Но она не сделала ни малейшей попытки отшатнуться.

Она просто ждала затаив дыхание того, что последует.

И это последовало. Рука его легла ей на талию, и она ощутила опьяняющий жар, исходивший от его пальцев. Он не то чтобы притянул ее к себе, просто расстояние, разделявшее их, вдруг куда-то делось, и она почувствовала сквозь тонкий шелк пеньюара, как вздымается крахмальный пластрон.

И ей стало жарко. Как возле печи.

И она почувствовала, что она безнравственна.

Его губы стали требовательнее, и ее губы приоткрылись. Он воспользовался предоставленными возможностями в полной мере, и язык его устремился вперед, извиваясь в опасном танце, дразня и обольщая и распаляя в ней желание, так что вскоре ноги под ней подогнулись, и, делать нечего, пришлось ей уцепиться за его плечи, обнять его, коснуться его по своей собственной инициативе, признавая тем самым, что она участвовала в поцелуе на равных.

Что она желала этого поцелуя.

Он прошептал ее имя голосом, хриплым от желания и страсти, и было в этом голосе что-то еще, что-то болезненное, но она способна была только на одно: цепляться за него, и позволять целовать себя, и - Господи, спаси и сохрани! - отвечать на этот поцелуй.

Ее рука обхватила его за шею и сразу почувствовала нежный жар кожи. Волосы он стриг не слишком коротко, так что пряди обвивались вокруг ее пальцев, такие густые и жесткие и… О Боже, как же ей хотелось зарыться в эти волосы!

Его рука скользнула вверх по ее спине, оставляя за собой огненный след. Его пальцы ласкали ей плечи, скользили по рукам и вот легли на грудь.

Франческа так и замерла.

Но Майкл зашел слишком далеко, чтобы заметить ее испуг: накрыв ладонями ее груди, он постанывал и сжимал их все сильнее.

– Нет, - прошептала Франческа. Это было уж слишком, это было чересчур интимно.

И это было очень уж… и с Майклом!

– Франческа, - шептал он, касаясь губами ее щеки, продвигаясь к уху.

– Нет, - сказала она, высвобождаясь. - Я не могу.

Ей не хотелось смотреть ему в лицо, но она не могла не посмотреть, и как только посмотрела, сразу же пожалела об этом.

Он по- прежнему не сводил с нее глаз, и взгляд его обжигал с невероятной силой.

И она обожглась.

– Я не могу, - прошептала она.

Он ничего не сказал.

Слова так и посыпались с ее губ, но это были все те же самые слова:

– Я не могу. Не могу. Не могу… я… я…

– Тогда уходи, - резко сказал он. - Сейчас же. И она убежала.

Она убежала в свою спальню, а на следующий день убежала под кров своей матери.

А через день она убежала в Шотландию.

…очень рада слышать, что ты процветаешь в Индии, но все же пора бы тебе подумать о возвращении домой. Мы очень скучаем по тебе, кроме того, на тебе лежат обязанности, которые невозможно выполнить, пребывая за границей.

Из письма Хелен Стерлинг ее сыну, графу Кшшартину, два года и четыре месяца спустя после его отъезда в Индию.

Франческа всегда умела довольно убедительно врать, думал Майкл, читая короткое письмо, которое она оставила Джанет и Хелен, а когда ей удавалось избежать разговора лицом к лицу и появлялась возможность изложить свое вранье на бумаге, получалось и вовсе хорошо.

В Килмартине возникла чрезвычайная ситуация, требующая ее, Франчески, немедленного присутствия, писала она, после чего следовало изумительно обстоятельное описание вспышки сыпного тифа среди овец. Беспокоиться не о чем, продолжала Франческа, очень скоро она вернется и, кстати, прихватит с собой великолепный малиновый джем, которым славится кухарка Килмартина и с которым не могут сравниться никакие лондонские конфитюры.

Майклу никогда не приходилось слышать о сыпном тифе у овец. Да и где, скажите на милость, у овец высыпает сыпь? Но разве это важно!

Все вышло так ловко и непринужденно, что Майклу даже закралась в голову фантастическая мысль: а не устроила ли Франческа заранее так, что Джанет и Хелен уехали за город на субботу - воскресенье, дабы избежать личного объяснения по поводу своего бегства?

А это было самое настоящее бегство. Никаких сомнений. Майкл ни на секунду не поверил, что в Килмартине действительно возникла чрезвычайная ситуация. Если бы дело было в «сыпном тифе», то Франческа почла бы своим долгом уведомить его. Ведь графом-то был он, а не в характере Франчески было узурпировать чужие права. Хоть она и управляла всеми поместьями несколько лет, но ни за что не стала бы самоуправно распоряжаться в имении теперь, когда он вернулся.