С чистого листа - Джейк Саймонс

— Все любят карри.

— Слова истинного ценителя.

Юзи улыбнулся. У него было чувство, будто он попал в сон, стал совершенно другим человеком. Возможно, он шел навстречу смерти, он понимал это. Либерти взяла его за руку, и они побрели по тротуарам, не обращая внимания на мужчин в дверях, которые зазывали их к себе в рестораны. Либерти висела у него на руке, как девочка-подросток на свидании. Ее грудь касалась его бицепса, а в бок время от времени тыкался пистолет, лежавший у нее в кармане.

— Ты никого не взяла с собой для защиты? — спросил Юзи.

— У меня есть ты, — просто ответила Либерти. Она в очередной раз прижалась к нему грудью, и по голове Юзи разлилось приятное покалывание. «Рорбау» внизу спины был жестким и горячим. Рассудок начал посылать предупреждения; оставайся сильным, сосредоточенным, наверняка все не так просто, как кажется. Наверняка. Не увлекайся. Будь наготове. Но чутье говорило другое. Сейчас происходит именно то, чего ему не хватало. То, чего ему давно хотелось.

Либерти потянула его к одному из порогов, и он поднялся следом за ней по узкой лесенке, пропахшей пряностями. Вот они в ресторане, их усаживают. Розовые салфетки, как птички оригами, рассыпались по столам. Юзи вспомнил, что когда-то читал об оригами. Что-то о бумажных птицах, предсказывающих насильственную смерть.

— Почему здесь? — спросил Юзи, когда они уселись.

— Тихое, неприметное место, — ответила Либерти. — Никто не ждет, что мы сюда придем. Никто не подсматривает. А еще здесь готовят чертовски вкусное бирьяни[19]с бараниной.

Она сняла кепку и тряхнула волосами. Юзи как можно непринужденнее окинул взглядом зал. Всего один вход; всего один выход. В экстренной ситуации можно воспользоваться окнами, но они довольно высоко над мостовой. Рискованно. Официанты выглядели вялыми, незаинтересованными. Вряд ли они что-то скрывают. Тем не менее Либерти загнала его в ситуацию, которую в Бюро называют «бутылка».

Они взяли по «Кобре» и заказали еду. У Юзи проклевывалось желание курить. Он решил заливать эту тягу алкоголем. Либерти устроилась в кресле, как кошка.

— Итак, — проговорила она, то ли в шутку, то ли всерьез, — расскажи о себе.

— Есть что-то, чего ты не знаешь?

— Разумеется.

— Например?

— Личная жизнь?

— Это первое, о чем обычно узнают церэушники.

— Я больше не работаю в Управлении, забыл?

— Ты читала досье.

— Расскажи своими словами.

Юзи осушил банку и махнул официанту, чтобы тот принес следующую.

— Я трахаю девушек из Венгрии. Среди прочих.

Либерти улыбнулась.

— Послужной список бабника, да? Я почему-то знала, что получу в ответ клише.

— Это правда. Я больше не лгу. Нет надобности.

— Но это все чушь собачья, разве нет? Информационные ширмочки, за которыми пустота.

Юзи пожал плечами. Либерти прочистила горло.

— Мне любовь противопоказана, — сказала она. — Она оголяет чересчур много слабостей. Ничего с тех пор, как умер муж.

— Его убили?

— Он допустил неосторожность. А в нашем деле большего не надо. У него было много врагов. Впрочем, не стоит нам говорить о моем муже.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Твоя жена венгерка?

— Я хороший еврейский мальчик.

Либерти рассмеялась.

— В Венгрии нет евреев?

— Мало. Уже мало.

Ему принесли второе пиво, и он сделал большой глоток. Он знал о Нехаме каждую мелочь: какой звук она издает, когда ворочается ночью, какое у нее выражение лица, когда она сосредоточена; он знал, что левый каблук у нее всегда снашивается быстрее правого, знал, каким голосом она говорит, когда хочет произвести впечатление; как она могла засмеяться — или заплакать — в самый неожиданный момент. С какой львиной отвагой она сражалась за тех, кого любила, хотя и не была уверена в силе своего ума. Помнил, как она злилась на него и выбегала из дома, но потом понимала, что ей некуда идти.

Либерти заказала бокал красного разливного вина.

— А как же перно? — поинтересовался Юзи.

— Ненавижу эту дрянь. Пью только ради имиджа. Ради эдакой загадочности.

— Шутишь.

— Не шучу. Мелочи, Юзи. На них все держится. Внедорожник, перно, рестораны, одежда.

— Убийства.

— Говорю же, мелочи. Вообще-то я терпеть не могу, когда меня называют Либерти.

— Какое же имя ты предпочитаешь?

— Какое-какое — свое. Свое имя. Ева Клюгман.

Принесли вино, соусы и поппадумы, причем подавала их целая свора официантов. Либерти склонилась над столом и разломила хлебец на четыре части. Этот хрустящий звук почему-то заставил Юзи поморщиться. Он нацедил себе в тарелку мангового чатни,[20]постучав кончиком ложки по фарфору.

— Видишь? — сказала Либерти, кусая поппадум. — Мы обычные люди. Просто пришли поесть карри. Ничего особенного.

— Но мы не обычные, — сказал Юзи. — Мы не обычные, не так ли?

— Ладно тебе, — сказала Либерти, хмурясь, — мы можем притвориться. Всего на один вечер.

— Конечно, — отозвался Юзи. — В любом случае все это ложь.

Наступила пауза. Убрали поппадумы, принесли еду. Юзи и Либерти принялись за ужин.

— Никогда не задавался вопросом, — сказала Либерти, — чем бы ты занимался, если бы твоя жизнь пошла по-другому?

— Параллельный мир?

— Наверное.

— Нет.

— Так и знала. А вот я задавалась. Могу сказать, чем бы я занималась. Работала бы поверенным или кем-то вроде того, жила бы на Манхэттене. С детьми. Иногда мне становится интересно, что бы я сказала, если бы встретила саму себя на улице.

— Забавная мысль, — прокомментировал Юзи. Его ягненок карри был хорош.

— Ты был бы бизнесменом. Летал бы по миру. Состоял бы в клубе «На высоком уровне».[21]Все такое.

— Я и так в нем состою, — сказал Юзи, — как и все в Бюро.

— Израильтяне, мать вашу, — качая головой, сказала Либерти.

Они доели ужин и отправились на поиски паба. Либерти очаровывала Юзи, и ему хотелось опять выдать ей «джамбо», что-нибудь такое, что по-настоящему навредит правительству. На ум пришли разведданные, связанные с вашингтонской резидентурой. Но Юзи понимал, что это небезопасно. Не здесь. Он подождет. На Уайтчепл-роуд они нашли паб с неоштукатуренными стенами и приглушенным освещением и заняли в уединенном уголке пару старинных кожаных кресел. Там они принялись целенаправленно напиваться; от алкоголя их разговор лился все естественнее и свободнее, как у давних друзей. Они почти забыли о своих пистолетах и со стороны стали походить на любовников.