Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

Наблюдатель-неудачник открыл передо мной дверь, я даже не смерила мелкую сошку взглядом. Кабинет оказался довольно большой комнатой. Паркет, дубовые панели, зеркала, диванчики вдоль стен. Посередине стоял круглый стол, сервированный для кофе. За столом сидели двое: один толстый, а другой — худой. Даже забавно, им бы на эстраде выступать — настолько яркий контраст. Толстый был неприятный блондин лет сорока, не больше, а худой — брюнет, с изрезанным морщинами брезгливым лицом. Очаровательная парочка молчала. Официант отодвинул для меня стул напротив хозяев, я села, он налил мне кофе. На моей сигарете тлел столбик пепла, но пепельница стояла на другом конце стола. Я не стала суетиться. Подержав сигарету вертикально, демонстративно поискала пепельницу возле себя, не нашла и, невольно подражая Миру, щелчком сбросила пепел на пол.

У блондина сдали нервы:

— Зачем вы приехали сюда, мадам Шахова?

— Мне было интересно, кто следит за мной.

— Теперь вы это знаете? — подал голос брюнет.

Прикинуться дурой? Сумничать?

— Догадываюсь. У этого ресторана дурная слава.

— Дамам не место в заведениях с дурной славой, — злился блондин.

— Что за слава? — Брюнет был более покладист.

— Люди говорят, что он принадлежит одному торговцу наркотиками.

— Где ваш муж, мадам Шахова? — Толстому надо было лечиться от истерии в клинике доктора Мортона, таким нервным он был.

Разговаривать с ним было трудно. Я и так еле сдерживалась, чтобы не убежать, а если со мной говорить будут таким тоном, точно под стол полезу прятаться. Лучше поговорю с худым. Тут меня осенило. Они играли в хорошего и плохого полицейских! Такая игра рассчитана на то, чтобы расколоть допрашиваемого, но мне бояться нечего, я не знаю, где мой муж. Наоборот, я только что выяснила от Изабеллы, что он точно «погиб». И все же с брюнетом говорить приятнее, поэтому последний вопрос остался без ответа.

— Знаете, мадам Шахова, а ведь я вам обязан! — любезничал хороший полицейский, как я и ожидала.

— Чем же?

Худой встал со своего места, взял пепельницу и направился ко мне. Вблизи он оказался моложе, чем показалось сначала, держался прямо и производил впечатление человека, не привыкшего носить кому-то пепельницы. Тем не менее он протянул черную с золотом тарелочку, предлагая мне стряхнуть пепел.

— Вы отправили в отставку одного моего русского конкурента. — Брюнет поставил пепельницу на стол, отодвинул стул рядом со мной и сел, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Его лицо излучало добродушие.

— Вы, вообще, темная лошадка, — ядовито прокомментировал блондин, видимо, радуясь возможности назвать меня лошадью.

Покурив и подумав, я высказала худому довольно обоснованную догадку:

— Вы и есть Жан Этьен.

— Это мое имя. — Он немного склонил голову, представляясь. — А это — Клаус Краузе, мой ближайший помощник.

— Ой, ну хватит светских бесед! — Клаус-Крауз-Микки-Маус уже был весь красный от раздражения. Этак я его до удара доведу! — Ты, девочка, думаешь, с кем тут кофеек попиваешь? Это тебе не твои русские свиньи, которые с бабой справиться не могут! Ты хоть поняла, что живой не выйдешь отсюда?

Серьезная угроза заставила меня посмотреть на Этьена. Он ласково улыбался и кивал, будто Краузе наговорил мне комплиментов. Вот тебе и хороший полицейский. У меня пересохло во рту, и я отхлебнула остывший кофе. Напиток был просто изумительный. Глоток такого кофе мобилизует вас даже перед смертью. В моем положении это было как раз то, что надо. Страх отступил, чертов инстинкт противостояния включился на полную мощь. Допьем-ка мы чашечку, послушаем, что дяди скажут!

— Ты, давай говори, где твой длинноносый отсиживается.

— У моего покойного мужа, — прощебетала я светским тоном, — не только нос большим был. Тебе, толстяк, такое и не снилось.

Этьен, на которого я не смотрела, вроде бы хмыкнул, блондин подскочил на месте от такого оскорбительного заявления и заорал:

— Ты сейчас сама последний свой сон увидишь! Соберу с десяток своих мальчиков, и пойдешь по кругу, вдова притрахнутая!

Мы сидели напротив и смотрели друг другу в глаза. Преимущество было на моей стороне, потому что я не злилась.

— Ну ладно, — раздался голос Этьена. — Хватит, Клаус! Мадам Шахова нам больше пригодится живой. Я вроде как обязан вам, мадам, поэтому для вас особое отношение. Мы просто будем следить за вами. Думаю, рано или поздно вы выведете нас на этого мерзавца. Вы оба очень упрямые. Ваш муж отказал мне трижды. Четвертого предложения бы не последовало, но он, видите ли, заболел и умер! Только я не верю этому. В общем-то, он мне и не нужен теперь, когда его фирма приказала долго жить, но он посмел мне отказать, а это уже ай-яй-яй! Мы не можем простить такого, потому что тогда и другие решат, что мне можно вот так просто отказывать.

Это было понятно. Понятно и очень плохо. Как же мне теперь искать Мира? Слов не было. Просто было нечего сказать. По сюжету я бы должна была выдать эффектную фразу напоследок и гордо удалиться, но не могла. ИП теперь годился только на то, чтобы не зарыдать в голос.

— И как только ваш благоверный окажется в моих руках, — влез Клаус, — я припомню, что ты тут хамила про носы…

Я перебила его, наконец найдя нужную фразу:

— Еще посмотрим, кто кому припомнит!

Этьен остановил меня жестом:

— Все достаточно серьезно, мадам. Вы смелая женщина, теперь я это вижу, но ссориться с Клаусом я не посоветовал бы даже вам. Вас проводят. Всего хорошего.

Он смотрел на меня, будто разговор шел о погоде, спокойным взглядом полубога, знающего, что его прогнозы всегда оправдываются. Я поняла, что он будет следить за мной глазами всех этих парней в кожаных куртках, прослушивать мои телефонные переговоры, тратить время и деньги на какую-то русскую, которая столько не стоит сама по себе. Он будет искать Мира, как бы это ни было сложно и дорого, чтобы убить его. Этьен должен показать всем: ему отказывать нельзя. Что же он делает с женщинами, посмевшими перечить ему? Ну, слава богу, хоть это не моя проблема!

На прощание Краузе информировал меня, что слежку за мной будут вести его мальчики, а когда с моим мужем будет покончено, возьмутся за меня. Этьен сладко улыбнулся. Я вышла.

Официант, приводивший меня на аудиенцию к Жану Этьену, проводил меня до машины, поданной ко входу в ресторан. С вечеринки я вернулась с полным комфортом.

Всю ночь я опустошала бар в доме Сержа Дюваля. Собственно говоря, при всем желании лучшего занятия на ближайшие десять лет я не видела. Что мне делать, что мне делать со всей этой длинной жизнью, если у меня не будет Мира? Любовь была смыслом моей жизни. Она накалялась, остывала, мучила меня, терзала, давала передышку, снова впивалась в мое сердце, даря муку и счастье, но всегда она была со мной. Я уже попробовала, как это — потерять Мира, я уже умирала от этого, больше не могу. Слишком страшно. И сейчас сложилась ситуация, из которой было два выхода, но они оба вели в тупики. Первый выход — искать Мира. Тогда я приведу к нему людей Этьена, и они убьют Мира. Первый тупик. Второй выход — не искать Мира, тогда я буду жить с Сержем Дювалем и рожать детей. Второй тупик. Тупик, потому что, испытывая к банкиру искреннюю благодарность, восхищаясь его благородством, уважая его личность, я не любила его. А без любви нет моей жизни. Без Мира можно спокойно вернуться в Россию и доживать оставшиеся годы. Длинные, долгие, пустые. Это будет уже третий, не предусмотренный сразу выход и третий тупик. Мир! Где ты? Спаси меня!