Московские против питерских. Ленинградское дело Сталина - Святослав Рыбас

Если спросить у автора: на чьей он стороне, на стороне ленинградцев или на стороне их противников, то он замолчит в долгой задумчивости.

Российское государство всегда было великой ценностью и великой тяготой для русских. Спорить с этим нет необходимости.

Но страдания одного человека? Как с этим быть?

Вот свидетельство Льва Вознесенского о его реакции после встречи с сотрудником Комитета партийного контроля, который вел дело о реабилитации его отца: «Выйдя от Кузнецова после его шестичасового рассказа о том, как держались в тюрьме и как погибли отец и другие родственники, я поймал себя на мысли: самое лучшее сейчас — свести счеты с жизнью. Больше всего мне в тот момент хотелось… иметь машину, чтобы разогнать ее километров на сто и врезаться в первый попавшийся столб. Месяц я практически не мог спать вообще — лежал с открытыми глазами до рассвета, лишь время от времени впадая в какое-то полузабытье. И десять лет понадобилось на то, чтобы похоронить отца в своей душе. Десять лет каждую ночь, вопреки фактам, документам, разуму, логике ждал я его возвращения и без тени преувеличения готов был расстаться с жизнью, если бы даже такой ценой мог обнять его живого и сказать: „Я люблю тебя“. И до сих пор мне, старому человеку, больно при мысли о том, что, умирая, он не услышал этих моих слов…» (Вознесенский Л. А. Истины ради. С. 77.)

Поэтому автор оставляет свой вопрос без ответа.

В человеческом же и историческом плане «Ленинградское дело» продолжается до сей поры в силу ряда обстоятельств.

Созданное русскими государство никогда не было чисто русским и не однажды переживало потрясения, вызванные как раз сопротивлением русского же населения имперской политике руководителей страны.

Как однажды сказал славянофил Константин Аксаков: «Русский народ не есть народ; это человечество». (Аксаков К. С. Полное собрание сочинений. ВЗ тт. М., 1861–1880. Т. 1. С. 630.)

А быть «человечеством» бывает смертельно трудно.

На протяжении одного только XX века эта проблема по меньшей мере трижды поднималась до точки кипения: в 1917 году, в 1945–1950 годах и в 1985 — начале 1990 года. Ни разу она не была решена, но в первом и третьем случаях — дело закончилось срывом всех болтов с парового котла, разрушением государства и тяжким восстановительным процессом.

Разрушение СССР, обособление национальных республик и «освобождение» России от имперской миссии не привело к победе «русской национальной идеи», — за пределами Российской Федерации остались десятки миллионов соотечественников, она утратила многие исторические земли и геополитические преимущества.

Думается, эта проблема в принципе едва ли имеет линейное решение.

Москва — Прага, 2011–2012

ОПЕРАЦИЯ «НЕМЫСЛИМОЕ»: КАК ЧЕРЧИЛЛЬ ХОТЕЛ ИЗГНАТЬ РУССКИХ ИЗ ЕВРОПЫ

(«The Daily Mail», Великобритания)

Макс Гастингс (Мах Hastings) 5.02.2010 © Yousuf Karsh / en.wikipedia.org

Как Черчилль хотел использовать войска побежденной нацистской Германии, чтобы изгнать русских из Восточной Европы.

Весной 1945 г., узнав, что американцы намерены остановить наступление на Берлин с запада и оставить столицу гитлеровской Германии на милость Красной Армии, он пришел в ярость — ведь правительство США четко обязалось не допустить раздела послевоенной Европы на политические сферы влияния. Однако именно этому Вашингтон теперь не собирался препятствовать.

Поведение России с каждым днем становилось все хуже: всесокрушающая сталинская армия занимала в Восточной Европе страну за страной, и Москва, в нарушение достигнутых всего несколько недель назад Ялтинских соглашений, превращала их в своих сателлитов. Черчилль настаивал: армии западных союзников должны продолжать натиск на восток до тех пор, пока русские не продемонстрируют готовность соблюдать взятые на себя обязательства относительно послевоенного устройства в Европе.

В то же время Сталиным в очередной раз овладела паранойя: он опасался, что Запад заключит сепаратную сделку с немцами, оставив его «за бортом», или даже вместе с ними повернет оружие против России. Его мучили подозрения: Черчилль что-то затевает. «Этот человек способен на все», — заметил он в беседе с маршалом Жуковым.

Черчилль, однако, не мог ничего затеять: ему не позволяли американцы. Они не были заинтересованы в дипломатическом противостоянии с Кремлем, пусть даже ставкой в игре были жизненно важные вопросы будущего миропорядка. Конфронтация с Москвой не входила в намерения Вашингтона.

Черчиллю было непросто примириться с реалиями наступающей новой эпохи. Еще в 1941 г. он решил, что после окончания войны Соединенные Штаты и Британская империя образуют самый мощный в истории человечества военно-экономический блок. Что же касается Советского Союза, то он выйдет из конфликта крайне ослабленным. «Им наша помощь в восстановлении страны будет нужна куда больше, чем их помощь нам», — говорил он тогда. Однако в 1945 г. Советы были гораздо сильнее, а Британия — гораздо слабее, чем он предполагал. В то же время США были меньше, чем когда-либо за все военные годы, готовы отстаивать совместные англо-американские интересы — будь то в Европе или других регионах мира.

Впрочем, проанализировав ситуацию, премьер-министр осознал все эти факты. Когда стало ясно, что русские войска смогут беспрепятственно продвинуться до оговоренной линии соприкосновения с союзниками на реке Эльба, Черчилль подытожил свои опасения в письме министру иностранных дел Энтони Идену (Anthony Eden): «Происходит нечто ужасное. Волна русской гегемонии катится все дальше… Когда все закончится, территории, оказавшиеся под контролем России, будут включать прибалтийские провинции, все восточные области Германии, всю Чехословакию, немалую часть Австрии, всю Югославию, Венгрию, Румынию и Болгарию. Это одно из самых прискорбных событий в истории Европы, по масштабам не имеющее себе равных. Теперь нам остается надеяться только на скорое и радикальное столкновение с Россией и последующее урегулирование по его итогам».

В тот момент он еще имел в виду дипломатическое «столкновение». Черчилль хотел, чтобы США и Британия ужесточили свою позицию в отношениях с Москвой. Проблема, однако, заключалась в том, что западные союзники внезапно оказались в «неизведанных водах». К полному ошеломлению соотечественников, которых держали в неведении относительно того, насколько тяжело болен Рузвельт, 12 апреля президент США скончался.

Место этой гигантской исторической личности занял вице-президент Гарри Трумэн. В первые же недели после вступления нового президента в должность появились признаки того, что он готов вести себя с русскими гораздо жестче, чем его предшественник в последние месяцы жизни. Однако он, как и Рузвельт, не желал идти на риск вооруженного конфликта с Советским Союзом из-за Польши, которую тот уже занял, да и любой другой европейской страны. Вашингтон считал, что в ситуации, когда американские и советские войска стоят лицом к лицу на берегах Эльбы, пустопорожнее позерство пользы не принесет.