Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двухмачтовое парусное судно, на которое Дата поступил учеником, могло плавать в любую погоду. Осенью Кара-Хасан, богатый турок-торговец, возил на этом суденышке из Одиши[3] в Турцию кукурузу, орешки, лавровый лист и дубовые доски. Зимой снабжал Мегрелию гудаутским вином. Из Абхазии вывозил табак и железнодорожные шпалы. Суда Кара-Хасана ни минуты не простаивали, тогда как другие хозяева в зимние месяцы, с декабря по апрель, держали свои шхуны в портах без дела и не решались выходить в море. Матросов Хасан набирал себе опытных, смелых, выносливых, работали они до седьмого пота, но зато и заработки были большие. Привыкших к зимней стуже, ветрам и непогодам, ничего их не страшило.
Попав на такой корабль, Дата скоро овладел всеми премудростями морского дела. Крепкий и сильный от природы, он очень скоро привлек к себе внимание Кара-Хасана. Ему не исполнилось еще и двадцати одного года, когда опытный турок доверил ему руль самого большого своего судна.
Он был вспыльчив, но так добр, что ему прощали его запальчивость. Моряки считали его надежным товарищем. Кара-Хасан тоже относился с уважением, оберегал как человека, нужного для дела. После пяти лет работы Букия на корабле Хасан дал ему месячный отпуск и выплатил месячное жалование, сказав при этом: «Хорошенько отдохни, выпей дома за мое здоровье».
Такая щедрость Кара-Хасана удивила и Дата, и весь экипаж. Никто из владельцев судов не делал таких подарков своим матросам.
...Приезд Дата обрадовал всю деревню. Потоку гостей, знакомых и родственников не было конца. Все хотели видеть своего односельчанина, который ходил в Стамбул так же часто, как они, сельчане, в Цаленджиха[4].
«Не говорите, прямо чудеса! Парень переплыл девять морей! Видел страны, где нет зимы. Говорит по-русски, по-турецки и еще бог знает по-какому».
Приходили соседи, друзья, родственники, степенно справлялись о здоровье Дата, потом рассматривали привезенные им подарки. Восхищались и удивлялись, рассматривая китайские шелка, легкий, дорогой черный платок. А расшитые бархатные туфли! Женщины не могли отвести от них глаз — в самый раз для почтенной женщины — на низких каблуках, с блестящими пряжками.
И братьям привез он подарки: кривой турецкий кинжал, охотничью двустволку, хромовые сапоги, меховой полушубок и еще всякую всячину. Никто не остался забытым в семье Букия.
Целый месяц провел Дата с родными. Так хорошо было видеть счастливые материнские глаза, дышать родным горным воздухом, ловить рыбу в ручьях! Мать и радовалась и печалилась при мысли о скорой разлуке.
Дата обещал, что каждый год будет навещать мать и братьев, но прошло десять лет, а Дата все еще не может выполнить своего обещания.
Как только Дата вернулся на корабль, Кара-Хасан направился к берегам Турции. Он намеревался пробыть там пять-шесть месяцев, но дела пошли хорошо, и целых четыре года ни один из кораблей Кара-Хасана не возвращался в Грузию. Он заключил выгодную сделку с турецкими купцами и возил в Стамбул табак, грецкие орехи, изюм и шерсть. Моряки, хоть и тосковали на чужбине, были довольны постоянной прибыльной работой.
В Стамбуле у немецких моряков Кара-Хасан приобрел парусную шхуну, с мотором. В то время такое грузовое судно было редкостью. Хасан назвал шхуну «Чайкой», а шкипером назначил уже опытного, смелого и надежного моряка Дата Букия.
До сих пор Дата жил беззаботно, как говорится, небо было ему шапкой, а земля — каламанами. Но, попав на «Чайку», он понял, что раньше был просто рабом морской стихии и лишь сейчас становился ее повелителем. Только теперь он понял, что ничем прежде не отличался от игрушечного шара, влекомого ветерком в безбрежном просторе. Теперь ему не придется зависеть от капризного бриза, как раньше. Ему даже стало казаться, что все это необъятное морское пространство как-то сузилось, подвластное его быстроходному судну. Дата хорошо помнит, с какой завистью, бывало, смотрел он на моторные суда, проплывавшие мимо. Сейчас пусть завидуют ему.
Целыми днями сидел он теперь в моторном отделении и внимательно наблюдал за работой машины. Разобравшись в механизмах, стал помогать мотористу и в море, во время рейса. А когда шхуна бросала якорь в порту, он вместе с мотористом проверял машину, разбирал ее, вновь собирал. Целых шесть месяцев не отходил от мотора и отлично изучил весь корабль.
Теперь он мог считать себя настоящим моряком.
«Впредь я буду плавать по своему желанию наперекор ветру и туману. Что может удержать меня?! Кто меня остановит?!»
...В октябре 1914 года «Чайка» и два других судна Кара-Хасана возвратились из Трапезунда в порт на мысе Фазари.
«Чайка» еще не бросила якоря, а шкипер на ялике уже направился к берегу. На берегу его ждал друг — Антон Гергеда. Три месяца тому назад он оставил его, заболевшего оспой, в этой маленькой деревушке. Очень любил шкипер этого смешливого парня, своего рулевого. Как и Дата, он пришел на море юнцом. Трудно пришлось в первое время неопытному деревенскому пареньку, он думал даже уйти с корабля. И тогда-то стал его другом и защитником более опытный и уверенный в себе Дата Букия.
Богатырь с тяжелыми кулаками, добрый и справедливый, Дата очень привык к Антону. И Кара-Хасан отлично знал об этом. Для пользы дела и на радость друзьям он назначил Антона Гергеду рулевым на «Чайку».
Дата и Антон во многом были похожи друг на друга. Оба острые на язык, находчивые, хорошие, надежные товарищи. Но вот в чем поначалу они отличались друг от друга. В свободное время, когда Букия гулял на берегу или, как умел, развлекался на шхуне, Гергеда пристраивался где-нибудь в уголочке на корме и впивался в книгу.
Дата удивлялся, видя, как после тяжелой работы Антон появляется на берегу с газетой в руках. Сначала посмеивался над другом, называл его мечтателем, книжной крысой. Но как-то раз в свободное время, от нечего делать подсел к Гергеде, и сначала со скукой, а потом с интересом стал слушать, о чем пишут в газетах и в книгах. Внимательно слушал, но задавать вопросы стеснялся. Антон посоветовал ему прочитать «Сурамскую крепость»[5], затем Казбеги[6], а потом уж Дата и сам стал просить у друга дать ему что-нибудь почитать.
...Дата поднялся на балкон дома, где остался Антон, и
