Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин

Когда ее мечта сбылась, она тщательно заперла за Алехиным дверь, вернулась в гостиную и первым делом закурила. Диск в плоской пластмассовой коробке все еще был у нее в руках. Варвара раздраженно швырнула его на стол, где он немедленно затерялся среди разрозненных бумаг и других дисков, и отправилась на кухню готовить кофе, стараясь поскорее выбросить из головы пьяного Алехина с его дурацкой сенсацией и вернуться мыслями к сценарию, который ей кровь из носу нужно было закончить к завтрашнему утру.

Михаил Шахов нажал на клавишу, прервав соединение, медленно опустил руку с трубкой беспроводного телефона и немного постоял неподвижно, пытаясь не столько осмыслить происшедшее, сколько хоть немного с ним свыкнуться. Только теперь до него дошел смысл выражения «не укладывается в сознании». Действительно, свалившееся на него несчастье было таким огромным, что не умещалось внутри; он просто не мог думать о проблеме в целом, цепляясь мыслями за мелкие детали, как ползущий по туше мертвого слона муравей не может одним взглядом охватить эту несопоставимую с его размерами гору медленно протухающего мяса.

Он услышал негромкий треск и только теперь заметил, что все еще сжимает телефонную трубку — не держит, а именно сжимает с такой силой, что побелели суставы. Он заставил себя разжать пальцы. Черный пластмассовый корпус наискосок пересекала длинная трещина. Михаил нажал кнопку включения; в трубке загудело, из чего следовало, что аппарат пострадал только внешне. Шахов снова его выключил и аккуратно положил на столик, а потом, не совладав с собой, схватил и все-таки сделал то, о чем давно мечтал: со страшной силой запустил им в стену.

Пластмассовые осколки черными молниями брызнули во все стороны, в штукатурке немного правее и выше висящего на стене телевизора появилась безобразная вмятина, на краю которой темнел прилипший обломок пластмассы в форме неправильного треугольника. На глазах у Михаила он отделился от стены и беззвучно упал на ковер. Легче, увы, не стало.

Звонила Ольга, и по ее голосу Михаил понял, что стряслось, даже раньше, чем жена сумела справиться с душившими ее рыданиями и объяснить, в чем дело. Анюта играла в сквере напротив дома, прямо под окнами. Теща месила тесто для своих знаменитых пирогов с капустой; Ольга ей помогала, одним глазом следя за сюжетными перипетиями дневного телесериала и время от времени выглядывая в окно, чтобы проверить, как там Анюта. Потом был взрыв, от которого едва не вылетели оконные стекла; бросившись к окну, Ольга увидела, что зеленая «Нива», которая в последнее время круглосуточно торчала возле соседнего дома, превратилась в столб ревущего дымного пламени. Черный дым плыл над улицей жирными космами, сквозь которые невозможно было что-то разглядеть. Сходя с ума от тревоги за дочь, Ольга набросила пальто прямо на халат, сунула ноги в сапоги и выбежала на улицу, где и обнаружилось, что Анюты нет. Потом приехали пожарные и милиция, и у Ольги ушло еще битых полчаса на то, чтобы заставить угрюмых, озлобленных милиционеров себя выслушать. Потом у тещи случился сердечный приступ, и ее увезли в больницу, а Ольга едва не разорвалась пополам, не зная, что ей делать: ехать с матерью в больницу или остаться на месте и искать Анюту. В результате она очутилась в отделении милиции — как была, в наброшенном поверх халата пальто, заплаканная и растрепанная, — где у нее нехотя приняли заявление о пропаже дочери. А стоило ей вернуться домой и переступить порог, как зазвонил телефон, и мужской голос потребовал пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы Анюта осталась живой и невредимой…

Михаил с силой потер ладонями щеки. Он чувствовал себя оглушенным, контуженным, раздавленным в лепешку, стертым в порошок и одним небрежным движением сметенным с лица земли. Хуже всего была неизвестность. Он понимал, что случилось, но не понимал, почему. Из клубившегося в голове мрачного, прорезанного вспышками молний грозового хаоса вдруг вынырнула показавшаяся чертовски заманчивой идея: купить три ящика водки, запереть дверь, выключить все телефоны и уйти в запой, чтобы выйти из него после того, как все это как-нибудь само по себе кончится. А впрочем, к чему все так усложнять? Хватит и пары бутылок, после распития которых достаточно вставить ствол в рот и спустить курок, чтобы раз и навсегда перестать о чем бы то ни было беспокоиться…

Пронзительный писк телефона не сразу проник в его сознание. Телефон наигрывал лезгинку — Михаил все время забывал сменить на нем мелодию, а теперь, наверное, это уже не имело значения. Разве что поставить в качестве рингтона похоронный марш…

— Ты уже знаешь новости? — спросил знакомый хрипловатый голос, когда он ответил на вызов.

— Я тебя предупреждал: если хотя бы один волос…

— Я тебя тоже предупреждал, — перебил Михаила собеседник. — Не надо с нами хитрить, майор. И пугать тоже не надо, здесь тебя никто не боится. Тебе сделали нормальное деловое предложение, а ты повел себя, как кидала с Черкизовского рынка. А теперь кричишь, грозишься… Зачем? Почему? Хочешь дать кому-нибудь в морду — дай себе, ты это заслужил. У тебя просили информацию, а ты прислал дерьмо в бумажке и думаешь, что самый умный. С твоей дочерью все в порядке… пока.

— Я хочу ее услышать, — сказал Михаил.

— Перебьешься, майор. Ты потерял право диктовать условия, когда попытался нас обмануть. Жена передала тебе наше требование?

— Передала, — сквозь зубы ответил Шахов. — Что это еще за бред с пятьюдесятью тысячами долларов?

— А что ты хотел? Эта глупая женщина обратилась в милицию. Надо же было бросить им хоть какую-то кость! Киднепинг обычно совершают ради выкупа, вот пускай менты и ищут в Вязьме дураков, которые потребовали пятьдесят штукарей зеленью с бедного, но честного майора ФСО. А мы тем временем постараемся сделать бедного майора богатым. А пятьдесят тысяч вычтем из твоего гонорара. Это будет очень маленький штраф за очень плохое поведение. И учти, в следующий раз, если вздумаешь умничать, получишь по почте пальчик. Или ушко…

— Только тронь ее, — сказал Михаил, отлично понимая, как жалко прозвучала эта угроза.

— Захочу — трону, — пообещал голос в телефонной трубке. — И ты мне в этом не помешаешь. А будешь гавкать не по делу, пошлю ребят позабавиться с твоей женой. Она сейчас в квартире одна, ей, наверное, скучно, не хватает крепкого мужского плеча… и еще чего-нибудь крепкого, горячего… Э?

— Чего ты хочешь? — с трудом выдавил из себя Михаил.

— Это другой разговор, — похвалил его собеседник. — Мужчина должен заботиться о своей семье, это его главная обязанность, все остальное — пыль… Мне нужен подробный план резиденции в Завидово.

— Что?!

— Не притворяйся глухим. Я знаю, что ты не топограф и не чертежник, но ты знаешь это место, как свои пять пальцев. У тебя тренированная память, ты офицер и умеешь определять расстояния на глаз. Даю тебе три дня. Начертишь план и положишь в тайник, который я тебе укажу. И не вздумай снова шутить!

В трубке коротко пиликнуло, и наступила тишина. Михаил присел на подлокотник кресла и некоторое время бездумно играл клавишами, выбирая из множества одинаково пискливых мелодий ту, которая меньше всего напоминала бы лезгинку. Мыслей в голове не было, их словно сковало ледяным холодом мирового пространства, и Михаил чувствовал себя не столько живым человеком, сколько неким сосудом, до краев наполненным беспросветной тоской.