Бывают дети-зигзаги - Давид Гроссман

Что касается меня — я почти уверен, что в жилах моих течет густой шоколад (со вкусом вишни). И по сей день, встречаясь с какими-нибудь взрослыми на деловом обеде, в глубине души я уговариваю себя, что вся эта трапеза, все эти обсуждения есть не что иное, как плата за десерт, который полагается в конце. И когда его черед наконец наступает — о!

С равнодушным лицом, не обращая внимания на нескончаемую болтовню, я забрасываю в себя отменный шоколадный мусс, пирожное «Сладкие грезы», пышных «Маленьких лебедей» и покрытые взбитыми сливками «Гималайские снега». И сидящие напротив меня на этом званом ужине не подозревают, что в этот момент из глубин моей памяти выскакивают двое: худой светловолосый мальчишка и крупная женщина в черном, для стройности, платье, и оба без лишних церемоний набрасываются на добычу, и откусывают, и облизываются, и перемазываются, как черти…

И я хочу воспользоваться этим перерывом в рассказе, этой редкой минутой откровенности, сладкой близости между читателем и писателем, для последней просьбы, духовного завещания.

Я прошу похоронить меня в шоколадном гробу. Подсластить мое последнее пристанище.

Первым делом я увидел бульдозер, а уж потом Феликса. Я заметил его раньше, чем он меня. Он вынырнул из соседнего переулка в ту же секунду, как я вышел на берег. Шел прихрамывающей походкой попрошайки, бросая по сторонам как-бы-случайные взгляды, но, подобно рыбаку, захватывая взглядом-неводом все, что попадалось по пути. Он знал, как следует осматриваться. Когда обычный человек смотрит по сторонам, он, как правило, оглядывается через левое плечо. Так уж оно устроено. Попробуйте сами и убедитесь. И поэтому опытный сыщик, идя за подозреваемым, старается находиться сзади и справа, чтобы не бросаться в глаза. Так вот, Феликс, естественно, об этом знал и время от времени поглядывал вправо — и так заметил прячущегося в тени меня.

Похоже, он не сразу понял, что это именно я. Он вдруг исчез. Я даже не понял куда. Он точно утонул в песках, растаял во тьме. Так о нем и рассказывали: что он утекает, как вода. Многие полицейские и сыщики уже считали, что вот он, зажат у них в кулаке, — а разжав ладонь, обнаруживали, что Феликс просочился сквозь пальцы и исчез.

И только одному из полицейских удалось, раскрыв кулак, обнаружить Феликса внутри.

Я подождал — куда он делся? — и начал насвистывать «Глаза твои сверкают огнем…». Мне показалось, что в лунном свете по песчаным холмам проскользнула змея. Спустя мгновение донесся ответный свист. Мы не договаривались об этом заранее. Придумали пароль по ходу дела.

В темноте мы приблизились друг к другу.

— Вон он, — сказал я, показав на бульдозер.

— Динозавр, — проговорил Феликс. То ли он имел в виду, что бульдозер морально устарел, то ли — что он и в самом деле похож на древнее животное.

Небольшой. Крепкий. Желтый. Большой, с сам бульдозер, отвал поднят в воздух.

Мы оказались на берегу посреди широкого строительного котлована. Что там собирались строить, непонятно. Мы шагали молча — обследовали территорию. Вокруг котлована шел деревянный забор. Возле станка для резки металла лежала куча брусьев. В бытовке, видимо, спал охранник — свет внутри не горел.

Мы подошли поближе. Феликс, похоже, ориентировался больше нюхом, чем зрением.

— Внутри есть один, — указал он на бытовку. — Спит.

— Откуда ты знаешь? — одними губами спросил я.

— Был костер. — На песке действительно осталось кострище. — Только один стакан кофе.

— Отлично, Холмс, — откликнулась Габи внутри меня, — но откуда ты знаешь, что он спит?

— Не знаю, — шепнул Феликс. — Надеиваюсь. Я тебе что, Илья-пророк?

Мы обошли бытовку кругом. Окон не было, и это очень обрадовало Феликса — он сложил два пальца колечком: мол, все идет как надо! Осмотрелся, нашел толстую палку и издали примерил ее к двери бытовки. Походкой кота, наводящего ужас на подначальственных ему мышей, приблизился. Выждал секунду — и сильным резким движением вставил палку между дверных ручек. Бытовка превратилась в темницу.

— Быстрее. — В голосе его снова звучала сила, просыпающаяся в минуты опасности. Будто мотор заводился и принимался рычать.

Он бросился к бульдозеру, точно к коню, которого хотел оседлать. Ткнулся туда-сюда, нашел два больших гвоздя и клещи. Я не понимал, что он делает. Мне показалось, что в бытовке кто-то проснулся и тяжело заворочался. Клещами Феликс согнул из гвоздей металлическую вилку и воткнул ее в двойное отверстие позади водительского сиденья. Вокруг по-прежнему было тихо. Я не знал, чего ожидать.

Феликс повернул свой импровизированный ключ — и бульдозер взорвался грохотом. В тишине этот рев показался особенно громким. Странно, что мы не перебудили весь Тель-Авив! Феликс вскочил на сиденье и махнул мне — прыгай сюда! — и я прыгнул.

Феликс опустил ручной тормоз, и бульдозер начал выкорчевываться из песка. Нас тряхнуло вперед-назад — как на верблюде, который лежал-лежал и вдруг решил встать. Феликс попробовал рычаги, понажимал на широкие педали, разобрался с управлением и поехал. Бульдозер сразу послушался. Когда мы проезжали мимо бытовки, мне показалось, что сквозь щель пробивается слабый свет. Дверь дернулась — ее пытались открыть изнутри.

За ошибки надо платить. Это борьба за выживание, детка. Иди, спи дальше.

Мы подъехали к длинной земляной насыпи в несколько метров высотой — видимо, это был песок из котлована. Плотный, слежавшийся.

— Эта гора не дает Лоле смотреть берег из окна, — перекрикивая рев бульдозера, объяснил Феликс. — Закрывает ей море!

— Но если здесь построят дом, он будет заслонять вид еще сильнее! — крикнул я.

— Уже три года не построят! Оставили так: гору, и бульдозер, и охрану! Закончились им деньги! Украли море и ушли. Сейчас держись как следует! Айда!

С этими словами он направил бульдозер прямо на песчаную стену. Я подпрыгнул, ухватился одной рукой за крышу кабины и зажмурился.

Отвал бульдозера врезался в середину насыпи и выгрыз из нее кусок. За три года стена затвердела от влаги и соли, но бульдозер разбил ее одним ударом. Заклубилась удушливая пыль, забиваясь в глаза, нос, уши. Феликс схватился за рычаг и отъехал назад. И снова бросился на штурм.

Бульдозер рычал, отвал приподнимался и опускался, обрушивался на насыпь всей своей силой. Целые глыбы песка растрескивались, падали и пылью взмывали в воздух. Феликс хохотал, вскидывал голову, и ревел, как лев, и подвывал, как шакал, и вопил от счастья. Я похлопал его по плечу, чтобы не забыл, что он тут не один! Он подвинулся чуть-чуть на сиденье и дал мне нажать на педаль. Бульдозер взревел, я высвободил его из-под груды песка, окружавшего нас со всех сторон, и мы снова помчались вдоль гряды, выискивая удобную точку для нападения. Это было невероятно, потрясающе, мы набрасывались на песочную гряду, как осаждающие город солдаты — на каменную стену. А я добавил в свой внутренний послужной список, в раздел «опыт вождения», еще и бульдозер (следующим пунктом после локомотива). Феликс кричал что-то во все горло, мне показалось, что он распевает: «Кто идет? Мы идем! Мы бульдозер украдем! Ай да мы! Молодцы! Мы — первопроход-цы!» И я подумал, что пора нам уже завести гимн для нас двоих, для нашей команды, выполняющей особое поручение, и вот мы, в облаках пыли, сложили такую песнь: