Как устроен мир на самом деле. Наше прошлое, настоящее и будущее глазами ученого - Вацлав Смил

Мы зарегистрируем вспышку раньше, чем почувствуем ее: постоянное наблюдение за активностью Солнца мгновенно выявит любой мощный выброс и предупредит за 12–15 часов до начала магнитной бури. Но об интенсивности выброса можно будет судить только после того, как он достигнет Солнечной и гелиосферной обсерватории (SOHO) приблизительно в 1,5 миллиона километров от Земли, и к этому моменту время на реакцию сократится до одного часа или даже до 15 минут[454]. Но даже при ограниченном ущербе средства коммуникации и электрические сети могут не работать несколько дней, а мощная геомагнитная буря разорвет все эти связи в глобальном масштабе, оставив нас без электричества, информации, транспорта, без возможности платить кредитной картой или забрать деньги из банка.

Что мы будем делать, если полное восстановление жизненно важных, но серьезно поврежденных инфраструктур займет несколько лет или даже целое десятилетие? Оценки глобального ущерба варьируются в диапазоне от 2 до 20 триллионов долларов[455] — но это относится только к расходам, без учета ценности жизней, потерянных за длительный период без связи, света, кондиционирования воздуха, медицинской аппаратуры, холодильников и промышленной продукции (а следовательно, и без необходимых вложений в выращивание урожая).

Но есть и хорошие новости. По результатам проведенного в 2012 г. исследования вероятность еще одного «События Кэррингтона» в течение следующих десяти лет составляет 12 %, или одну восьмую; кроме того, поскольку такие экстремальные события случаются редко, оценить их частоту крайне трудно, а «предсказать конкретное будущее событие практически невозможно»[456]. Учитывая такую неопределенность, неудивительно, что группа ученых из Барселоны оценила риск «События Кэррингтона» на 2020-е гг. в диапазоне 0,46–1,88 %, что звучит гораздо утешительнее[457]. В 2020 г. ученые из Университета Карнеги — Меллона еще больше понизили эту оценку — в течение одного десятилетия вероятность события масштаба 2012 г. составляет от 1 до 9 %, а масштаба «События Кэррингтона» 1859 г. — от 0,02 до 1,6 %[458]. Несмотря на то что многие специалисты знакомы с этими цифрами и масштабами возможных последствий, это один из тех рисков (подобно пандемии), к которому нельзя должным образом подготовиться: мы просто должны надеяться, что следующий мощный выброс коронального вещества окажется меньше, чем «Событие Кэррингтона».

Возможно, в данный момент мир не хочет этого слышать, но неприятная правда заключается в том, что пандемии вирусов будут гарантированно появляться с относительно высокой частотой и, несмотря на то что у них много общего, последствия каждой из них непредсказуемы. В начале 2020 г. приблизительно один миллиард жителей планеты был старше 62 лет, и все эти люди за свою жизнь видели три пандемии вирусов: 1957–1959 гг. (H2N 2), 1968–1970 гг. (H3N 2) и 2009 г. (H1N 1)[459]. Наиболее точная оценка общей смертности для пандемии 1957–1959 гг. — 38/100 000 (1,1 миллиона смертей, население Земли 2,87 миллиарда, для пандемии 1968–1970 гг. — 8/100 000 (1 миллион смертей, население Земли 3,55 миллиарда, тогда как пандемия 2009 г. характеризовалась низкой вирулентностью и смертностью не более 3/100 000 (около 200 000 смертей, население Земли 6,87 миллиарда)[460].

Следующая пандемия — это лишь вопрос времени, но как уже отмечалось выше, мы никогда не будем готовы к этим редким (относительно) угрозам. В списке глобальных рисков, который ежегодно публиковал Всемирный экономический форум с 2007 по 2015 г., падение цен на активы, финансовый кризис и системный финансовый крах встречаются восемь раз (очевидное эхо 2008 г.), водный кризис — один раз, а угроза пандемии — ни разу[461]. Вот вам и коллективный прогноз самых влиятельных людей в мире! Когда началась пандемия COVID-19 (вызванная вирусом SARS-CoV-2), Всемирная организация здравоохранения ждала до 11 марта 2020 г., чтобы объявить о глобальной пандемии, а в ее первых рекомендациях не было прекращения международных полетов и обязательного ношения масок[462].

Совершенно очевидно, что мы сможем подсчитать общую смертность от COVID-19 только после окончания пандемии. Тем временем самый надежный способ оценить смертность от пандемии — сравнить ее со смертностью от сезонного гриппа. Наиболее точная оценка за период 2002–2011 гг., при исключении пандемии 2009 г., дает в среднем 389 000 смертей (от 294 000 до 518 000)[463]. Это значит, что на сезонный грипп приходится около 2 % всех смертей от респираторных заболеваний и что смертность от него составляет 6/100 000–15–20 % от смертности двух последних пандемий XX в. (1957–1959, 1968–1970 гг.). Сформулируем это иначе: во время первой пандемии смертность была в шесть с лишним раз выше, а во время второй — почти в пять раз выше, чем смертность от сезонного гриппа.

Более того, наблюдается существенная разница в смертности среди разных возрастных групп. Смертность от сезонного гриппа значительно смещена в сторону пожилых людей — 67 % смертей приходится на людей старше 65 лет. В отличие от сезонного гриппа печально известная вторая волна пандемии 1918 г. непропорционально сильно ударила по тридцатилетним; для пандемии 1957–1959 гг. кривая смертности имела U-образную форму, где максимум смертей приходился на возрастные группы 0–4 года и 60+. Но смертность от COVID-19 похожа на смертность от сезонного гриппа — больше всего умирает пожилых людей старше 65 лет, особенно с сопутствующими заболеваниями, а среди детей смертность практически нулевая[464].

Нам известно, что избыточную смертность среди пожилых людей предотвратить невозможно: это часть той цены, которую мы должны платить за успешные усилия по продлению жизни (с 1950-х гг. во многих богатых странах продолжительность жизни увеличилась на 15 лет)[465]. В свидетельстве о смерти могут быть указаны COVID-19 или вирусная пневмония, но это лишь непосредственная причина — реальная состоит в том, что, по мере того как увеличивается ожидаемая продолжительность жизни, у большинства людей появляются проблемы со здоровьем. Предварительные данные по COVID-19, опубликованные Центрами контроля заболеваний, не оставляют в этом сомнений: в течение недели пиковой смертности от COVID-19 в США (закончившейся 18 апреля 2020 г.) на долю людей старше 65 лет приходился 81 % всех смертей, на долю людей моложе 35 лет — всего 0,1 %[466]. Эта ситуация существенно отличается от пандемии 1918–1920 гг., унесшей жизни почти 50 миллионов человек. Теперь мы знаем, что причиной большинства тех смертей была бактериальная пневмония: почти 80 % культур, взятых из сохранившихся образцов легочной ткани, были заражены бактериями, которые вызывали вторичную легочную инфекцию — а в то время, за 25 лет до появления антибиотиков, лекарства от этой болезни не было[467].

Более того, больные туберкулезом чаще умирают от гриппа, и эта связь помогает объяснить необычно высокую смертность среди мужчин среднего возраста в пандемию 1918–1920 гг. (вследствие дифференцированного распространения туберкулеза)