За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

теперь был приставлен японский советник, призванный ему на «помощь». Сама принадлежность к хошуну размывалась. Согласно постановлению 1932 года, только мужчины, проживавшие на территории знамени как минимум три года, могли называться «жителями хошуна». По указу, принятому в 1937 году, однако, любой человек, проживающий на территории знамени, приписывался к нему. Таким образом, «маньчжуры» (эвфемизм, использовавшийся для определения ханьских китайцев в Маньчжоу-го), русские и японцы также становились знаменными[589].

Постепенно монголы маргинализировались и в экономической сфере. Великая депрессия и советско-китайский конфликт 1929 года, оккупация японцами Маньчжурии в 1931 году и усиление пограничного контроля повлияли на характер торговли в регионе. Знаменитая торговая ярмарка у Ганьчжурского монастыря в двух днях езды на лошади на северо-запад от Хайлара практически прекратила свое существование. Спрос торговцев в Харбине, которые были в числе последних покупателей крупного рогатого скота и овец в Ганьчжуре, резко сократился. Наибольшую роль в ускорении этого упадка, однако, сыграли изменения в кочевом образе жизни. В 1934 году было продано на 95 % меньше крупного рогатого скота и на 94 % меньше овец, чем в 1912 году. Объемы продажи лошадей выглядели немного лучше и достигали четверти от проданного в 1912 году. Эти животные хорошо себя зарекомендовали и экспортировались даже в Шанхай и Гонконг[590]. Путеводитель по Маньчжоу-го, напечатанный в 1941 году, среди достопримечательностей Хулун-Буира еще упоминает Ганьчжур как «обычное монгольское дело», но признает, что сейчас ярмарка «утратила прежнюю значимость»[591].

Правительство Маньчжоу-го сначала ограничилось урегулированием неустойчивой экономической деятельности кочевников. Но в 1938 году монголы «добровольно» предоставили открытые земли в провинции Синъань и других районах государству, которое передало эти земли японским фермерам, также выступившим в качестве агентов колонизации. Помимо национализации родовых земель, представители коренных народов согласились уступить центральному правительству Маньчжоу-го земельный налог и другие налоги, которые до этого взимались местными властями. Монголам, однако, позволили сохранить свои позиции номинально. Таким образом, была сохранена прежняя форма стратификации монголов. Японцы, так же как они сделали это на других оккупированных территориях, зафиксировали существующий социальный порядок на бумаге и сохранили видимость автономии[592].

Однако введение этих новых более строгих правил стало не единственной причиной сокращения монгольской автономии. Строительство новой железной дороги, прокладка телефонной линии, продолжающаяся интеграция кочевой экономики в международную торговлю также сыграли свою роль. Единственной надеждой на сохранение монгольской культурной идентичности, по мнению некоторых наблюдателей, была религия. Однако даже религиозные практики пришли в упадок. Число лам в Ганьчжурском монастыре резко сократилось – от полутора тысяч до примерно двухсот в 1934 году[593].

Свобода была еще более ограничена во Внешней Монголии – государстве-сателлите СССР. Москва установила максимально возможный контроль на этом бывшем цинском фронтире. Монгольская Народная Республика оказалась на первой линии обороны обширных и уязвимых сибирских территорий советского государства. Отделение от Китая было осуществлено ценой насильственной трансформации монгольского общества из феодального в социалистическое[594]. Полный контроль Москвы над Монгольской Народной Республикой с середины 1930-х годов и вплоть до распада Советского Союза в 1991 году обезопасил самый протяженный и наиболее уязвимый участок восточной границы Советского Союза[595]. Монголия, пережив продолжительные трансформации, оказалась поделена на сферы национальных интересов и таким образом была интегрирована в соседние империи. Кочевники, которым когда-то принадлежало степное пограничье, были нейтрализованы метрополиями, и с этого момента они больше никогда уже не играли ключевую роль в формировании этой границы.

В ДВУХ СЛОВАХ О СТАРОЙ РОССИИ: КАЗАЦКИЕ ЭМИГРАНТЫ ПОД УПРАВЛЕНИЕМ МАНЬЧЖОУ-ГО

Значительное русское эмигрантское присутствие в Маньчжоу-го позволило японцам использовать эту группу против враждебного соседа на другом берегу Аргуни так же, как они пытались настроить монголов Маньчжоу-го против ханьских китайцев. Поддержание хороших отношений с русскими эмигрантами было, таким образом, важно, так как позволяло досаждать Советскому Союзу не только бандитскими набегами, но и различными вариантами мягкой силы, как было показано в этой главе ранее. Обратной стороной монеты, однако, было то, что этот возможный союзник легко мог оказаться непредсказуемым в случае ухудшения отношений. Управление эмигрантским сообществом было деликатной задачей.

Русские эмигранты, как и монголы, неоднозначно относились к новым хозяевам[596]. Сначала они скорее приветствовали захват японцами власти, потому что были недовольны китайцами. Кроме того, они еще залечивали раны после кровопролитных столкновений с Красной армией во время советско-китайского конфликта 1929 года. Примерно пять тысяч казацких фермеров Трехречья оказались под новой властью[597]. 23 декабря 1932 года делегация русских Трехречья передала японским властям в Хайларе декларацию, в которой приветствовала «эру порядка и справедливости» и подтверждала желание всячески содействовать японцам[598]. Многие люди, разделяющие антисоветские убеждения, были готовы к сотрудничеству.

Первоначально японцы также были благосклонны к своим новым европейским подданным. Японские власти в значительной степени сохранили старые традиции и образ жизни русских земледельцев в пограничье Маньчжоу-го. Парадоксально, но они были даже слегка одержимы традиционной русской культурой. Японские этнографы проводили углубленные исследования русской сельской архитектуры, сельского хозяйства и сельского образа жизни в целом. Кинокомпания «Маньчжурия» (Манъэй) в течение десятилетия своего существования произвела несколько немых фильмов, демонстрирующих реалии казацкой жизни на Аргуни. Сохранившиеся фрагменты одного из таких документальных фильмов показывают жизнь казаков Трехречья. Можно увидеть фермера, на лошади вспахивающего поле, девочку-блондинку, изготавливающую сыр. Фильм иллюстрирует традиционную жизнь, которая исчезла в Советской России[599]. Подобно этому русскоязычные журналы и газеты, издаваемые в Маньчжоу-го, подчеркивали важность сохранения «казачьих традиций… направляющих как семейную, так и общественную жизнь по строго патриархальному руслу»[600].

Однако взаимная симпатия испарилась, когда японцы усилили контроль над русскими. Центральным колониальным инструментов было Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ). Эта организация была создана в 1934 году для управления русским населением Маньчжурии. Бюро содержало отделения в разных городах и селах Маньчжоу-го, а главное его управление находилось в Харбине. Целью бюро было уничтожение советской подпольной деятельности и объединение политически разнородного населения в борьбе с большевизмом. Сотрудники бюро стремились контролировать все аспекты жизнедеятельности русских. Они проводили политику в пользу японцев, посредством заверений в лояльности русских Маньчжоу-го и Японии, а также участвуя в их обогащении[601].

Региональное отделение в Синъане, расположенное в Хайларе, отвечало за русское эмигрантское сообщество Хулун-Буира. В декабре 1944 года около 237 сотрудников трудились в пятидесяти бюро, отделениях и представительствах, которые функционировали буквально в каждой деревне в Хулун-Буире, где были зарегистрированны русские. Это бюро номинально контролировалось русскими. Бюро в Трехречье, например, возглавлялось казацким атаманом, что создавало иллюзию преемственности с дореволюционными российскими структурами[602].

Все взрослые русские должны были зарегистрироваться в БРЭМе. Отказ от регистрации не одобрялся. Отказникам препятствовали в устройстве на работу и получении их детьми образования, также отказ привлекал внимание Японской военной миссии и полиции. И хотя регистрировались не все и статистика остается неточной, но существующие данные позволяют судить о численности русского населения этих мест. В 1944 году в бюро зарегистрировано всего 68 887 русских эмигрантов в Маньчжоу-го. 21 202 человека были зарегистрированы в региональном отделении в Синъане, что делало Хулун-Буир вторым после Харбина (39 421) по численности русского населения[603]. Согласно официальной статистике, более 90 % русского населения города Маньчжурии (или 1499 русских эмигрантов) были зарегистрированы в бюро уже к 1 сентября 1936 года[604].

Ил. 19. Сельская жизнь на русской ферме в окрестностях станции Маньчжурия, 1935 год. Большинство мелких русских землевладельцев, в отличие от русских казаков Трехречья, владели небольшим поголовьем скота и жили в бедности (коллекции изображений Восточной Азии (http://digital.lafayette.edu/collections/eastasia). Коллекции: the Gerald & Rella Warner Collection, Special Collections and College Archives, Skillman Library © Lafayette College)

Какую функцию выполнял БРЭМ для пограничного режима? Важная задача заключалась в отборе лояльных эмигрантов для заселения деревень Трехречья и других участков советско-маньчжурской границы. Результаты политики колонизации, однако, были противоречивы. Несмотря на то что японцы поддерживали