Вести от обезьяны. О медитации и о том, что хочет донести до вас суетливый обезьяний ум - Ральф де ла Роса

Опять же, серия событий, которую наши образцовые сценарии и травмы вынуждают нас заново проживать, на самом деле возникает в результате естественного стремления нашей системы к исцелению и восстановлению равновесия. Все вещи, которые я описываю в вышеприведённых примерах и в последующем примере из практики, – аналоги боли от пореза на руке.

Мы можем исцелиться от боли, только когда ощущаем её. Чтобы что-то с ней сделать, нужно чувствовать боль, а не просто осознавать её источник. Мы не можем анализировать её с безопасного расстояния или обрести одно лишь интеллектуальное её понимание и ожидать, что испытаем значительное и долгосрочное облегчение. Хотя мы всячески пытаемся избегать активизации этого материала в своей жизни, мы обнаруживаем, что он неизменно активизируется, таким путём наш бессознательный ум буквально подталкивает нас к тому, чтобы мы исцелились и растворили данное искажение. Здесь я хочу обратить внимание на две вещи, необходимые для достижения этой цели:

1) мы должны взаимодействовать с первоначальной болью в себе, а не с её копией;

2) когда боль активизируется, нужно принимать новые решения, которые способствуют благополучию.

Паттерны, которые мы неустанно повторяем, которые в конечном итоге заставляют нас приняться за эту работу, – это сигнал тревоги, резкая боль, призыв к действию, однако они являются тем, что действительно нуждается в исцелении, – самой травмой. Я хотел бы как можно отчётливее это подчеркнуть. Символические реконструкции образцовых сценариев привлекают наше внимание, и поэтому мы совершаем ошибку, поскольку полагаем, будто в них и состоит проблема. Это не так. В подобных проявлениях и неврозах ощущается сущность нашей первоначальной боли, но они сами – лишь её копия. Вы не можете исцелить порез на руке, если дезинфицируете его изображение. Мы должны установить связь с первоначальной болью, первоначальным образцовым сценарием, ведь какая-то часть нашей личности навсегда осталась в том моменте. Мы должны прочувствовать первоначальный опыт, который не смогли пережить в прошлом, усвоить заключённые в нём смыслы через понимание истории случившегося, а также очистить рану присутствием и теплотой, пока наши отношения с этой частью нашей личности не начнут меняться. Тогда наши глубочайшие раны становятся нашими величайшими сокровищами. Тогда мы восстанавливаем переживание связи и прекращаем внутреннюю объективацию, которая стала катастрофой для нашей жизни и нашего мира. Так мы решаем проблему обезьяньего ума. В сущности, в этом состоит смысл обучения практикам шаматхи и майтри.

Джин (имя и детали биографии изменены) обратилась ко мне во время очередного эпизода депрессии. Депрессия стала настолько глубокой, что она больше не могла оставаться наедине с призраками безнадёжности и разочарования. Ей 30 лет, она женщина белой расы, гетеросексуальна, физически здорова и происходит из семьи среднего достатка, проживающей на Среднем Западе, которая на первый взгляд более или менее воплощает так называемую американскую мечту. У неё множество ресурсов: прежде всего ум, сообразительность, образование, хорошая социальная поддержка, эмоциональный интеллект и творческий потенциал.

Жизнь и интересы отца Джин концентрировались вокруг спорта. Он всячески поддерживал спортивные задатки двоих братьев Джин и радовался наградам, которые они иногда получали. Джин чувствовала, что гораздо меньше интересуется спортом и менее талантлива в нём, но, конечно, она нуждалась во внимании и одобрении отца. Также ей казалось, что иногда отец обращается с ней, будто с мальчиком, и она усвоила, что он отрицательно воспринимает занятия и хобби, которые обычно считаются женскими (но которыми ей хотелось заниматься). Папа, который совершенно игнорировал чувства, склонности, личность и потребности своей дочери, готов был играть с ней преимущественно тогда, когда она соглашалась погонять мяч или поучаствовать с ним в каком-либо другом занятии, связанном со спортом, например посмотреть футбол по телевизору или сходить на живую игру. Она восприняла этот и другие моменты как знак того, что её отец хотел бы, чтобы она родилась мальчиком, и злился, что это не так.

Джин от рождения обладала чрезвычайно чувствительной психикой, но, как и многие люди, бóльшую часть детства пыталась контролировать подобные части своей личности, чтобы вписываться в окружение. Она пересилила свои естественные склонности ради занятий футболом и бейсболом, поскольку это был единственный способ почувствовать, что её замечают, считают членом семьи, получить высокую оценку и не ощущать себя отщепенцем. Такой выбор был очевидным, но не принёс ожидаемого результата. Она всегда пыталась дотянуться до очень высокой планки, которую задавали её амбициозные братья. Поскольку мать Джин была чрезмерно поглощена собственной драмой, чтобы вникать в потребности дочери, Джин ощущала, что нет человека, которому она может довериться, от кого может получить поддержку, одобрение и чувство связи.

Мать Джин была эмоционально неустойчивой, непредсказуемой женщиной, редко открытой для общения. Однако затем, когда Джин исполнилось 10 лет, её мать стала обращаться с ней так, будто она взрослая, посвящая дочь в свои проблемы. Вполне вероятно, это приводило к тому, что Джин постоянно испытывала реакцию стресса, хотя и слабую. Известно, что, когда дети лишены непрерывного ощущения пребывания в безопасной и стабильной среде, их организм в силу склонности к негативизму обычно предполагает худшее. Джин также, в частности, приходилось выслушивать откровения матери о проблемах в родительском браке, а такие разговоры обычно оказывают сильное негативное влияние на детей и подростков; нередко в их сознании возникает двойственное отношение к родителю, на которого жалуются. (Осознание того, что люди – сложные существа, имеющие как прекрасные, так и ужасные стороны, на этой стадии развития человеку просто недоступно.) Когда Джин слышала, что её мама оговаривает папу, которого Джин любила и чьего внимания добивалась, из-за этого легко могла возникнуть путаница относительно того, что нормально и ненормально думать, чувствовать и говорить в отношении отца.

Непредсказуемые эмоции мамы сформировали у Джин ощущение, что она никогда не может знать, чего ожидать. В один день мама могла быть в хорошем настроении, на следующий день она ругала Джин за то, что её прежде никогда не беспокоило, а ещё через день – мама плакала и упрашивала Джин поддержать её. Поэтому Джин никогда не чувствовала, что может отбросить бдительность и расслабиться. Ей постоянно приходилось подавлять свои естественные чувства, возникающие, когда наши границы нарушаются, поскольку она совершенно не чувствовала, что у неё есть силы и поддержка. В случае Джин, поскольку она сверхчувствительный человек (этот термин, замечу, является не психическим диагнозом, хотя и, безусловно, описывает самоощущение многих людей), все эти переживания запечатлелись гораздо глубже, чем в случае обычного человека. Она чрезвычайно глубоко переживала реальность, в отличие от окружающих, и это способствовало тому, что у неё сформировалось ощущение своей неправильности. Она научилась скрывать эту часть своей личности, демонстрируя полное самообладание.