Шепчущие - Джон Коннолли

– Еще будут? – спросил иранец, называвший себя мистером Аббасом, «Львом». Имя явно было ненастоящее, но депозит в два миллиона долларов снимал все сомнения, и люди, рекомендовавшие иранца антиквару, заверили его, что два миллиона едва ли составляют дневную прибыль мистера Аббаса. Тем не менее француз уже начал уставать от сегодняшней львиной охоты. Ну давай же, думал он, я знаю, что ты их купишь. Скажи «да» и покончим с этим.

– Таких не будет, – сказал Рошман и, подумав – кто знает, какую дополнительную прибыль может обеспечить толика терпения, – уточнил: – Статуэтки даже вполовину столь же прекрасные вряд ли когда-либо появятся на рынке снова. Если вы откажетесь, они исчезнут. Печати… – Он изобразил жест, означающий возможность, но с преобладанием негатива. – Но если вы будете удовлетворены этой покупкой, вполне вероятно, что артефакты подобного качества могут быть предложены вам снова.

– А подтверждение подлинности?

– Дом Рошманов подтверждает подлинность всего, что продает. Разумеется, в случае возникновения каких-либо юридических вопросов покупатель узнает об этом первым, но я уверен, что в данном конкретном случае такого рода трудности исключены.

Именно такую позицию занимал Рошман в тех редких случаях, когда ему действительно приходилось преступать черту закона. В том, что касается древностей, часто возникают серые зоны, но к сегодняшней сделке это не относилось. И антиквар, и иранец знали источник появления печатей и статуэток. Об этом не говорили вслух, и никаких квитанций здесь не выдавали.

Аббас согласно кивнул:

– Что ж, я согласен. Продолжим.

Он опустил руку в карман и достал золотую ручку.

– Ручка не понадобится, мсье Аббас, – сказал Рошман, и в этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвались вооруженные полицейские.

Мистер Аббас улыбнулся.

– Меня зовут аль-Дайни, месье Рошман. У нас с коллегами есть к вам несколько вопросов…

Ангел и Луис остались у меня в доме и, похоже, спали в ту ночь по очереди, имея в виду, что нападение может произойти в любой момент. На следующее утро мы просидели вместе целый час, сводя воедино всю имеющуюся информацию по Джоэлу Тобиасу. В этом деле он был главным звеном, так что время мы потратили не впустую. Поскольку Тобиас служил в армии, значительный период его жизни оставил четкий бумажный след. На первый взгляд здесь все было ясно. В 1990 году, окончив школу в Бангоре, он сразу ушел в армию, где получил специальность водителя грузовика. В начале 2007 года был уволен из армии по инвалидности, после того как подорвался на неустановленном взрывном устройстве, сопровождая медицинский груз в зеленую зону Багдада, – получил ранение в ногу и потерял два пальца на левой руке. В том же году вернулся в Мэн, сдал экзамены, прошел тесты и подал заявку на право управления грузовым автомобилем. После сдачи отпечатков пальцев и прохождения обязательной проверки по линии Транспортной администрации получил разрешение на перевозку опасных материалов. Так что с лицензией у него все было чисто.

В «Бангор дейли ньюс» от 19 июля 1998 года я нашел объявление о смерти матери Тобиаса; согласно другому объявлению, его отец, служивший в свое время во Вьетнаме, скончался в апреле 2007 года. Там же упоминался и сын умершего ветерана, также служивший в армии и проходящий курс реабилитации после ранения. Была в газете и фотография Тобиаса около могилы. Он был в полной военной форме и на костылях. И больше никого из родственников – Тобиас был единственным ребенком.

Я ощутил укол совести, чувство вины человека, не принесшего своей стране жертву, подобно тому, с кем он имеет дело. На первый взгляд Тобиас служил честно и пострадал. Я никогда даже не рассматривал для себя вариант с военной службой, но с уважением относился к тем, кто его выбрал. Что повлияло на решение Тобиаса пойти в армию? Сыграл ли свою роль пример отца? Но, с другой стороны, его отец не был кадровым военнослужащим. Многие вернувшиеся из Вьетнама клялись, что не допустят, чтобы их дети прошли через такой же ад. Добровольно поступая на военную службу, Тобиас либо бунтовал против отца, либо стремился снискать его уважение.

Я открыл файл на Бобби Жандро, учившегося в Бангоре в той же средней школе, что и Тобиас, но с разницей в десять лет. Во время последней командировки в Ирак он получил серьезное ранение в бою под Газалией. Пуля попала в бедро, и, пока он лежал на земле, атаковавшие конвой шиитские боевики продолжали стрелять ему по ногам, стремясь выманить из укрытия его товарищей. В конце концов Жандро все же вытащили из-под огня, но спасти ноги не удалось, и их пришлось ампутировать.

Все эти подробности я узнал из газетной статьи о раненых ветеранах Мэна, в которой упоминалось и имя Жандро. В ней говорилось и о том, что спас его Дэмиен Пэтчет. Сам Дэмиен, если к нему и обращались за комментариями, дать их отказывался. Рассказывая о себе, Жандро признал, что живется ему нелегко, что у него возникла лекарственная зависимость, справиться с которой ему помогла подруга. Далее репортер писал: «Жандро смотрит в окно своего дома в Бангоре, сжимая подлокотники инвалидного кресла. «Никогда не думал, что все закончится вот так. Как и остальные ребята, я знал, что всякое может случиться, но всегда верил, что ранят или убьют кого-то другого, но только не меня. Пытаюсь найти в этой ситуации что-то позитивное, но ничего не вижу. Тошно». Мэл Нелсон, подруга ветерана, гладит его по руке. Она едва не плачет. У Жандро глаза сухие. То ли он в шоке, то ли слез уже не осталось».

– Не повезло парню, – сказал Ангел. Луис, тоже читавший статью с экрана, промолчал.

Найти адрес Бобби Жандро в Бангоре я не смог, но в статье упоминалось, что его девушка Мэл Нелсон работает офис-менеджером в лесозаготовительной компании своего отца в Визи. Она оказалась на месте, когда я позвонил, и у нас состоялся долгий разговор. Иногда люди как будто ждут нужного звонка. Оказалось, она уже не девушка Бобби, и ситуация ей не нравится. Да, Бобби ей дорог, да, она любила его, но он выгнал ее, а почему, она так и не поняла. В результате разговора я получил номер телефона и адрес Бобби Жандро, а Мэл Нелсон меня просто восхитила.

Мы еще завтракали, когда позвонила Кэрри Сандерс. Не могу сказать, что она была в восторге от перспективы нашей встречи, но я уже давно научился не принимать такие вещи близко к сердцу. Я сообщил, что работаю на Беннета Пэтчета, отца Дэмиена, и она подтвердила, что примет меня в своем офисе в медицинском центре для ветеранов «Тогус» в Огасте, после чего положила трубку. Луис и Ангел поехали со мной. Я с интересом ожидал развития ситуации, но никаких признаков преследования они не обнаружили.

Офис Кэрри Сандерс находился рядом со зданием психиатрической службы. На пластиковой табличке у двери значилось только ее имя – «доктор Сандерс», – и когда я постучал, мне открыла женщина лет тридцати пяти – тридцати шести, с короткими блондинистыми волосами и фигурой боксера легкого веса. На ней были черные деловые слаксы и темная футболка, позволявшая оценить четко вылепленные мышцы плеч и предплечий. Рост около пяти футов и семи дюймов, с немного землистым цветом лица. Скромный офис хозяйка использовала по максимуму: справа – три каталожных шкафчика, слева – книжные полки с медицинской литературой и картонные коробки для документов. На стенах – дипломы Военно-медицинского университета в Бетесде и Медицинского центра Уолтера Рида. Еще одна бумага подтверждала специализацию хозяйки кабинета в области психиатрии катастроф. На полу – практичный серый ковер. На письменном столе полный порядок и ничего лишнего. Около телефона одноразовый стаканчик из-под кофе и половинка рогалика.