Иди на мой голос - Эл Ригби

– Мило. – Решив выяснить причины такого любопытства позже, я взяла со стола ручку и лист бумаги. – Я запишу. Думаю, вам не помешает извиниться.

Недавно я вырвала у скрытного Артура рассказ о первой встрече с Эгельманном и теперь была настроена к последнему крайне прохладно. Есть что-то особенно низкое в неблагодарных людях, к тому же история казалась весьма мутной. Именно поэтому я жалела, что связала себя обязательствами фактически работать на Эгельманна.

– Я больше не стану извиняться, – прорычал шеф Скотланд-Ярда.

– Ваше дело. – Я протянула ему адрес. – Можем идти?

– Не забудьте взять у секретаря материалы.

Он снова опустился в кресло и нервным нетерпеливым жестом отодвинул листы в сторону. Сейчас я отчетливо видела, что лицо у него осунувшееся и встревоженное. Было ли это связано с выволочкой из-за Кити Рочестер или с чем-то другим, я не знала и неожиданно для самой себя спросила:

– Как думаете, зачем ей кондитеры?

Он страдальчески скривился и потер заросший подбородок.

– Будь у меня ответ, я не нанял бы вас.

Мы покинули Скотланд-Ярд, и я снова поразилась царившей здесь мертвой тишине. Слишком похоже на затишье перед большой бурей. Или на… игру в прятки?

[Падальщик]

Я не был в восторге от Лестера Розенбергера, но так или иначе, среди частных сыщиков Лондона он выделялся. Не только весом больше центнера, но и второй профессией: он был кондитером. Австриец по происхождению, Розенбергер знал толк в шоколаде и пирожных, этого я не мог не признать. «Принцессу Грету», кафе, названное им в честь дочери, лондонцы очень любили. На данный момент в «Принцессе Грете» пока никто не умер. Неудивительно, ведь Розенбергер, несмотря на солидный вес и добрый нрав, был хорошим детективом и опасным противником, с которым преступники старались пересекаться реже.

Судьба сталкивала меня с ним, и я знал, что он не трус. Он застрелил на моих глазах трех контрабандистов-работорговцев. Он первым бросился в погоню за душителем, нападавшим на женщин в Сити. И он ловко пришвартовал горящую баржу, на которой нас с ним запер сумасшедший лорд из незабываемой породы спиритуалистов, любителей человеческих жертвоприношений. Я уважал Лестера Розенбергера, насколько мое самолюбие вообще позволяло кого-то уважать.

…И теперь этот незаурядный человек внезапно покидал Империю, возвращаясь в Австрию. А я спешил на Первый Воздушный Вокзал имении Мэри Леджендфорд, неподалеку от Черинг-Кросс.

Когда Вивальди принес записку, где Розенбергер звал меня проститься, я был удивлен. Конечно, не тем, что голубь взял чужое письмо: моих птиц Розенбергер давно прикормил. Скорее меня насторожило то, что австриец захотел увидеть именно меня, прежде чем куда-то отправляться, и фраза «Нужно вас предупредить». Поначалу я предположил, что Розенбергер удирает из-за «кондитерского террора», но быстро откинул эту мысль: тот скорее сам ввязался бы в расследование. Значит, причины, заставлявшие его покинуть страну, глубже.

На вокзале было шумно; пахло как всегда углем, дымом и парусиной. Розенбергер в светлом костюме прохаживался вдоль гигантского судна, на котором травили снасти. Заметив меня, сыщик улыбнулся и помахал.

– Знал, что придете, Нельсон. Как поживаете?

– Неплохо, – отозвался я, подходя и пожимая его крупную руку. – Путешествовать изволите?

– Не поладил с Эгельманном, – ответил он. – Недобитый солдафон сказал, что люди моей комплекции бесполезны в сыске, и не выдал лицензию.

Вот все и прояснилось… И, услышь я это от любого другого человека, мог бы поверить. Но только не от Розенбергера, пользующегося покровительством кое-кого из королевской семьи. Судя по внимательному выражению глаз, сыщик догадался, что я сомневаюсь.

– Ладно…

Он ухватил меня за локоть и повел к носу корабля. Мы остановились в отбрасываемой рострой-львом тени, и Розенбергер, скрестив на груди руки, уставился на меня. Он молча приглашал задать вопрос, и я задал:

– Вас запугали?

– Да, – просто ответил он. – S. угрожают моей семье.

– Давно знаете о ней?

– О них, – поправил он. – Вы же не думаете, что она одна?

Я кивнул. Он взглянул на часы и продолжил:

– Три месяца. После одного дела с убийством оперной певицы. Тогда инсценировали жертвоприношение, сразу после того как она пела Памину в «Волшебной Флейте», в одном из театров Сити… Исполнителя я нашел, это оказался один из ее спятивших поклонников. Вроде бы. Те, кто за ним стояли…

– Ускользнули? Оставили карточку?

Он желчно усмехнулся.

– Взорвали мукомольный завод моего компаньона и оставили на развалинах большой торт с S на глазури. Потом были и карточки. Концов я найти не мог, кого ни привлекал.

Я заметил, как нервно он оглянулся, и тоже посмотрел за его плечо. Там не было никого, кроме одетой в лохмотья уродливой девушки, продававшей цветы. И откуда взяла их в такое время, наверняка украла в оранжереях… я снова глянул на Розенбергера.

– И все же у вас, видимо, есть догадки.

Тот кивнул.

– Я замечал: Леди Сальери мешается в особых делах. Похищения произведений искусства, убийства художников, музыкантов, одаренных детей… «Сладкое дело» тоже такое. Не видите связи?

Я задумался, рассеянно наблюдая за цветочницей. В корзине у нее были, кажется, розы и фиалки. Что могло связывать художников, кондитеров, оперную певицу и маленькую гениальную скрипачку? Я покачал головой.

– Поскольку я раньше не встречался с этой дамой и еще не получил доступа к делам, связанным с ней, не понимаю, о чем вы.

Он вздохнул и понизил голос:

– Эти люди связаны с… творчеством. Да, даже кондитеры. Понимаю, звучит абсурдно, но это так. Хороший торт, хорошее мороженое – это полет души.

– Интересно… – медленно ответил я, решив не комментировать такое заявление. – И к чему вы ведете? Вы ведь позвали меня не для того, чтобы сентиментально вспоминать общие расследования или философствовать о тортах?

– Увы, нет, мой юный друг. Если бы…

Он прочистил горло. Немного помедлил, подался ближе и торопливо зашептал:

– Слушайте, Нельсон. Кроме шуток, усилиями Эгельманна в Лондоне останется при лучшем раскладе тридцать сыщиков из двух сотен. Эти тридцать должны быть осторожны.

– Как представители творческой профессии?

Заметив скепсис на моем лице, Розенбергер тяжело вздохнул. Ему я казался сейчас неразумным ребенком; не нужно было даже «холодного чтения», чтобы это понять.

– Она не просто так напоминает нам о себе. И еще… – Он сделал паузу, будто сомневаясь, стоило ли говорить дальше. – У меня подозрение…