Огонь и ветер - Елена Кочешкова

– Лежи смирно. Надеюсь, что нет... Ну, не от раны точно. Ты ее вытащил.

Радости в его голосе я не слышал.

– Значит все получилось?

– Да... Ты очень сильный лекарь, Лиан. Рана затянулась.

– Ясно... Где мы? Нас довезли до места?

– Уже два дня как.

– И что, таргал бросил Шуну в темницу?

– Да.

– А нас почему не сунули туда же?

– Признали во мне наследника таргала Хадо. Решили, что получить выкуп за мою голову будет приятней, чем просто снести ее с плеч. А я наврал, что ты мой единокровный брат и тоже имеешь ценность.

Вот как...

Что ж, выкуп – это хорошо. Это и правда лучше, чем сдохнуть в клетке. Или в яме, как Шуна.

– Что с ней будет?

– Не знаю... Скорее всего убьют. Если мы не придумаем как вытащить ее отсюда... Только времени у нас почти нет... Таргал может отдать приказ о казни в любой момент.

Я снова закрыл глаза.

Времени нет.

И сил нет...

– Ты пытался поговорить про выкуп? За нее?

– Да. Это и правда безнадежно. Мы можем только выкрасть ее.

Мысли в моей горячей голове были тяжелыми и мутными, но со дна этого болота все же всплыла одна, которую я смог ухватить за хвост.

– Фарр, ты должен вылечить меня.

– Ли... ты же знаешь, я не умею. Боги не наделили меня этим даром.

– Значит, надо научиться.

– Ничего не выйдет... Я пробовал много раз. Не смог даже Айну вытащить из-за края, когда она умирала.

Об этой истории я ничего не знал, но сердце дернулось так, будто речь шла о настоящем.

– Почему она умирала?

Фарр вздохнул. Говорить об этом ему было трудно, но я чувствовал, что должен узнать.

– Расскажи мне!

– Не хочу.

Я открыл глаза и встретился с ним взглядом.

– Пожалуйста...

Еще один тяжелый вздох.

– Она потеряла ребенка. Нашего ребенка. Мы пытались найти тебя в Герне... когда ты сжег дом этого ублюдка из Красной Башни, – взгляд Фарра стал совсем тяжелым и темным, как дно омута. – Даже тогда я не смог пробудить в себе силу целительского дара. Айну удержал дядя Пат. Всю дорогу, всю эту клятую дорогу до дома он держал ее... моими руками. На расстоянии. Ну, все, Ли, хватит об этом! Ненавижу вспоминать те дни...

Он встал с пола, брякнув цепями, и вернулся к очагу.

Я медленно плыл в пелене боли, тошноты и отчаяния. И даже не мог понять, чьего отчаяния во мне больше – моего собственного или того, что исходило от Фарра.

– Позови его, – выдохнул я. – Позови Патрика. Если получилось тогда, то и сейчас получится. Мне нужны силы, Фарр. Мне нужна здоровая голова...

Он посмотрел на меня пристально и молча кивнул.

Только спустя несколько минут, когда ворчливая тетка уже вернулась в тэн и принялась обтирать мой горячий лоб тряпицей, смоченной в травяном настое, я услышал его тихий ответ.

– Ночью, Ли. Я смогу сделать это ночью.

Остаток дня я провел как в тумане. Жар не проходил, нога болела так, что хотелось сдохнуть, а тошнота подкатывала к самому горлу, не позволяя даже думать о еде. Тетка Ихзэ пыталась влить в меня какого-то наваристого бульона, но все кончилось тем, что меня стошнило – едва успел свеситься с топчана над полом... Больше она ничего подобного не делала, только отпаивала меня водой да время от времени приносила этот проклятый кувшин.

Почти все время, пока я барахтался между явью и липкими тошнотворными видениями, Фарр сидел рядом. Он что-то рассказывал о своем детстве, о дворце, о том, как ходил по борделям и напивался с дружками-рекрутами в кабаках... Этот голос успокаивал и словно держал боль на поводке – таком же коротком, как цепь, что пленила руки моего брата. Я ощущал ее, но мог выносить, почти не нарушая тишину тэна своими стонами. А когда она накрывала меня с головой, тетка Ихзэ совала мне за щеку комок горькой травы, и я ненадолго проваливался в полудрему, больше напоминающую пьяный бред.

На ночь она хотела напоить меня каким-то особо забористым отваром, позволяющим надолго отрешиться от всего мира, но Фарр, верно набрехал ей, будто сам вольет в меня это пойло, и, когда она отвернулась, быстро выплеснул его за топчан. «Придется потерпеть, Ли, – сказал он еле слышно. – Не знаю, что она туда намешала, но, думаю, не стоит тебе затуманивать голову сильней, чем уже есть». Я кивнул. Верней попытался, насколько это возможно, если та голова рассыпана кусками.

Когда знахарка погасила масляные лампы, а из дальнего угла тэна послышался ее богатырский храп, я почувствовал, как большие теплые руки ложатся мне на виски, а холодные звенья цепи касаются макушки.

«Спи, братец. Теперь мой черед прогонять твою боль»

– И часто ты болтаешь по ночам, а Заноза? – вид у Фарра был уставший, а в глазах по-прежнему плескался сумрак, но он попытался изобразить что-то вроде усмешки. Получилось плоховато, однако я и тому порадовался. А вот вопросу – нет. Хорошо, что Высочество задал его уже после того, как я выпил полную миску бульона и заел ее лепешкой, не то еда точно встала бы мне поперек горла.

Я посмотрел на него хмуро и качнул головой.

– Нет... Не часто, – голова, к слову, больше не болела. И тошнота прошла. Не знаю, как именно и сколь долго лечил меня Патрик, но у него явно получилось хорошо: – Что я там наговорил? Ты запомнил?

Наверняка ничего хорошего... Как обычно. Давно же меня не настигали эти клятые пророчества, чтоб им!

– Запомнил. У меня хорошая память.

– Ну, давай... Рассказывай.

Фарр на мгновение прикрыл глаза и выдал четко, как по писаному:

– Черная башня память хранит, та, где, страх расколол гранит. В ней не ищи – это мертвый дом, новые всходы растут в другом. Красная башня подскажет путь. Помни, с него уже не свернуть.

– Мда... Интересно, что бы это все значило...

– А ты сам не знаешь?

– Понятия не имею, – я задумался. – Ну, Красная Башня – это более-менее ясно... С ней-то я хорошо знаком. А Черная? И что за всходы? Нет, не знаю... – к счастью, эти слова точно не имели в себе угрозы и не пугали, так что я решил не придавать им особого значения. В конце концов, мои дурацкие пророчества никогда не приносили пользы мне самому, да и другим тоже... Так что я пожал плечами и перевел тему: – Ладно, этот бред нам все равно не поможет. Давай лучше подумаем, как вытаскивать Шуну.

Фарр окинул меня цепким внимательным взглядом.

– Ты удержишься в седле?

Моя нога все еще была плоха, но сейчас это не имело значения.