Чистильщик - Евгений Щепетнов

Сергей еще не успел упасть, когда я шагнул к нему и схватил за плечи, чтобы содрогнуться в невероятном по силе наслаждения выбросе энергии, наслаждении на грани боли, на грани смерти, такого наслаждения, которое недоступно обычному человеку!

Меня трясло, меня колотило, мои Бесы выли, захлебываясь в энергии, и мозг мой отказывался принять эту сладкую и такую желанную муку!

И я упал, потеряв сознание.

* * *

– Наконец-то! – Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Лицо Белокопытова нависало надо мной: – Ты меня узнаешь? Толик, эй!

Белокопытов несколько раз звонко щелкнул перед моим лицом своими узловатыми пальцами, почему-то считая, что это щелканье способствует моему пробуждению. Не знаю – в щелканье дело или в чем-то другом, но через пять минут я уже сидел за столом и с жадностью поедал все, что поставил передо мной хозяин. Наваристый борщ, яичница на копченом сале, соленые огурцы и капуста, пирожки с мясом и сдобные плюшки – я мел все, на первых порах почти не ощущая вкуса, а с насыщением замедлил работу челюстями, и совсем уже отойдя от забытья, спросил задумчивого и молчаливого Белокопытова:

– Я сколько пролежал в отключке? Небось до утра, да? Маму предупредили?

– Маму предупредил, – кивнул наставник, искоса глянув на меня, и после недолгого молчания добавил: – Три дня.

– Что – три дня? – не понял я, и тут глаза мои едва не вылезли из орбит: – Три дня в отключке?! Да вы что?!

– Если быть точным – трое суток, – кивнул Белокопытов.

Я отпил чаю из здоровенной пивной кружки (А чего чикаться с мелкими кружечками?! Пить так пить!), прислушался к ощущениям – все вроде в порядке. Ничего не болит, ничего не ломит. Странных мыслей, не свойственных мне, не появилось. Не хочется убивать людей и мучить животных. Нет ничего странного в мыслях, голове. Ничего нового. Я – это я.

– Наставник… (Я запнулся.) Наставник, поговорим?

– А мы что делаем… пляшем, что ли? – Белокопытов явно был не в духе.

– Что случилось? Вы не в духе?

Белокопытов потер рукой лицо, усмехнулся:

– Да ладно… не переживай. Разберусь. С Варькой опять проблемы. Вляпалась куда-то там… дурища. Мне нужно будет отъехать на неделю, ты как, справишься без меня?

– То есть? – не понял я. – Что значит – справлюсь?

– Последить тут, потренировать парней. Я оставлю тебе ключи, покажу, где что лежит, а ты меня подменишь. Хорошо? Сможешь?

Я чуть не поперхнулся. Честно сказать – мне все это было совсем не нужно! Ну на кой хрен мне брать на себя такую ответственность? И чему я могу учить телохранителей? Да кто я такой, чтобы их учить? Они платят за уроки старому инструктору, который широко известен в узких кругах, а я кто? Кто я такой? Семнадцатилетний пацан! Что я могу преподать этим мордоворотам?! Чушь какая-то!

И как тогда мне быть?! Вроде и отказать стремно… все-таки наставник! Но и согласиться – один геморрой! Подумать. Время потянуть.

– А что случилось с Варей? – спросил, не надеясь на ответ. – Надеюсь, все не так плохо?

– Не КАК плохо? – криво усмехнулся Белокопытов. – Хреново. Она позвонила, что ей срочно требуются деньги. Двадцать тысяч. Что задолжала. И что если денег не будет – ее убьют. И времени у нее до понедельника.

Я не знал, что сказать. Нет, ну вот что можно сказать, когда слышишь такое? «Сочувствую»? Или чего еще? «Сама, дура, вляпалась»? А может, он ждет… «Давайте я съезжу и разберусь»? Ох ты ж… так оно и есть! Коварный старикан!

– Сегодня какой день недели? – Я снова уцепился за пирожок с мясом. Вкусные пирожки, надо сказать! Умеет хозяин печь пирожки, впрочем – и немудрено. В таком-то возрасте и не научиться готовить?

– Среда, – коротко сказал Белокопытов, бросив на меня быстрый взгляд. – Как теперь самочувствие?

– Отличное самочувствие! – бодро заверил я. – Хоть сейчас в бой! Где она там живет, Варя? Как ее найти? Наставник, только не надо мне лапшу на уши вешать, ладно? Вы же с самого начала знали, что ехать придется мне!

– Поезд сегодня вечером, в 22.00. До отъезда еще шесть часов, и нам с тобой надо утрясти кое-какие дела. Все, что тебе будет нужно знать, расскажу. – Белокопытов ничуть не смутился. – Но можешь остаться. Я уже тебе сказал. Впрочем, можешь и вообще отойти в сторону, я не обижусь, и ничего между нами не изменится.

Ага! Вот щас прям! Я буду ходить как оплеванный и думать о том, что, когда моему наставнику понадобилась помощь, я трусливо сбежал! И как я себя буду чувствовать? Ясное дело – полным дерьмом. И ты ведь знаешь, что я так никогда не поступлю! Коварно, однако!

* * *

Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Люблю ездить в поездах! Особенно в мягком вагоне. Нет, ну само собой – в мягком вагоне я в первый раз, обычно в плацкартном, ну и что? Все равно люблю! Теперь! Лежишь себе, смотришь в потолок… ну да – в потолок, потому что над тобой нет второй полки! И думаешь, думаешь, думаешь… а думкам никто не мешает, не орет, не бегает по вагону, не приглашает поиграть в карты… Кстати сказать – поиграть в карты меня приглашали те, кто меня не знал. Я ведь помню все карты. Все взятки. И проиграть, в общем-то, могу только при совсем уж дерьмовой сдаче.

Интересно – сейчас – какая сдача? Дерьмовая? Или все-таки нормальная? Ах, Андреич, Андреич… коварнейшая ты скотина! Да, это не мой добрейший, несмотря на свой грозный вид, Петрович. Белокопытов не выглядит опасным, но это один из самых опасных людей на белом свете! Людей? А кто сказал, что мы с ним люди? Мыслим? Выполняем определенные действия? Потому нас можно назвать людьми?

«Человек – живое существо, обладающее даром мышления и речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда».

Нет, ну бред же? На самом деле бред! Я как-то раньше над этим не задумывался, а вот теперь задумался, когда делать все равно не черта! Я трое суток «спал», сил набрался – аж кипит у меня все от энергии! Час ночи – а сна ни в одном глазу!

В общем – философствую. Итак, если человек не умеет разговаривать – он не человек? А вот я – не умею создавать орудия труда, и? Ну вот не умею, и все тут! И тем более ими пользоваться. И что тогда? Я не человек? В общественном труде! Вот это вообще классно – «общественный труд» – это как? Вдалбливают нам в голову всякую чушь эти школы, эти вузы! А все – зачем? Чтобы подвести под идеологию. Вот ты не хочешь общественного труда – значит, не совсем человек. А если ты не совсем человек, может, нет такого уж греха, если тебя пристрелят? Ох, как далеко могут завести мысли, если свободного времени до фига!

А вот мы, Твари… хмм… уже как-то привык к «мы»! Я – Тварь! И в душе почти не колыхнулось, не то что раньше. Стоит дать какие-то преимущества, какой-то бонус, и мировоззрение сразу меняется, разве нет?

Вот я, например, – элита среди Тварей, Супер-Тварь, и как человек должен чувствовать к себе отвращение, ужас, гадливость – я как фюрер среди этих самых фашистов (ой, ну и сравнения, аж покоробило!), и ничего такого не чувствую! Я должен был бы покончить с собой, чтобы искоренить самую тварьскую Тварь – как в романе «Десять негритят», когда судья-убийца покончил и с собой – высшее правосудие! Но не желаю этого. И не сделаю. В отличие от судьи понимаю, что в своем нынешнем виде могу принести больше пользы, чем в виде удобрения для кладбищенской вишни.