Искушение и соблазн - Сьюзен Джи Хейно

Впрочем, у нее давно уже были планы на Линдли. И первое, что намеревалась сделать Софи, — это увидеть его голым. Как ни странно, сам Линдли, похоже, вовсе не горел желанием немедленно сбросить с себя одежду.

— В чем дело, милорд? — спросила Софи, почувствовав, что он отстранился.

Линдли, приподнявшись на локтях, склонился к самому ее лицу. Взгляд его вдруг стал чужим.

— Вы что‑то уж очень торопитесь, — пробормотал он. — К тому же предлагаю раз и навсегда покончить с разными «милордами» и «мисс Даршо». Думаю, оказавшись в одной постели, мы имеем полное право перейти на ты.

Сказать по правде, Софи не слишком обрадовал столь неожиданный переход от весьма увлекательного дела к довольно банальному разговору. Какого черта… что его опять не устраивает, возмутилась она. И как он это себе представляет? Что она станет запросто обращаться к нему по имени?

— Похоже, вы смущены, мисс Даршо? Не решаетесь, да? — прошептал Линдли, и губы его скользнули по ее шее.

О да… вот так‑то лучше! Она пробормотала что‑то, что можно было принять за одобрение, и Линдли решил, что с разговорами можно подождать. Он приподнялся на одном локте, другая его рука осторожно смяла ее шелковое одеяние, и в тот же миг он почувствовал, как напряглась ее грудь. Ему не понадобилось никаких усилий, чтобы она выскользнула наружу — Софи предусмотрительно позаботилась, чтобы тугой корсаж, приподнимавший грудь самым соблазнительным образом, представлял собой всего лишь узкую полоску тонкой, словно паутинка, ткани. Судя по реакции Линдли, своей цели она достигла.

Наверное, ее грудь тоже мысленно сказала ей спасибо. Почувствовав, что легкие вновь наполнились воздухом, Софи облегченно вздохнула. От этого движения соски напряглись, превратившись в тугие бутоны, и Софи застонала, когда губы Линдли сомкнулись вокруг одного из них.

Судя по всему, этот стон воодушевил Линдли — он продолжал увлеченно посасывать и покусывать ее сосок, в то время как свободная рука его, нежно погладив ее живот, неторопливо скользнула к тому самому месту, где шелковые нити образовывали причудливую вязь, сквозь которую молочно белели бедра. Ощущать, как его загрубевшие пальцы касаются ее кожи, было настоящее блаженство.

Конечно, там, в самом чувствительном местечке между ее ног, как на грех, не было предусмотрено никакой преграды в виде шелковой сетки или чего‑то иного. Ладонь Линдли поползла по ее бедру, медленно продвигаясь вверх, пока не оказалась в опасной близости от той части тела, которой до сего дня не касалась рука мужчины. Софи сдавленно ахнула, когда он коснулся ее там — так нежно, что она гадала, уж не почудилось ли ей это.

— Если вы не намерены прогнать меня обратно в кресло, мисс Даршо, то после этого мы определенно должны перейти на ты. Я настаиваю.

Софи открыла было рот, чтобы ответить, но язык словно прилип к гортани. Поэтому она лишь слабо покачала головой.

— Нет? — удивился Линдли. — Странно… А мне казалось, вам это понравилось…

Под «этим» он, вероятно, имел в виду, что трогал ее «там». И… о да, черт возьми, он не ошибся, ей это нравилось… еще как нравилось! Только вот язык почему‑то решительно отказывался ей повиноваться, поэтому Софи снова затрясла головой.

Рука Линдли замерла.

— Тогда мне, вероятно, лучше вернуться в кресло, — смиренно пробормотал он.

— Нет! — Кажется, к ней снова вернулся дар речи. Софи крепко схватила его за руку, которую Линдли, похоже, собирался убрать. — Нет… не уходите!

— Вы уверены, что действительно хотите этого, Софи? — шепотом спросил Линдли, ласково сдув прядку волос, упавшую ей на лоб, когда она замотала головой, испуганная, что он уйдет.

— Да, милорд, — судорожно закивала она.

Линдли покачал головой.

— Тогда вы будете играть по моим правилам, дорогая. Никаких «милордов»!

— Но я не могу! — пискнула она.

— Что ж, тогда я возвращаюсь в кресло.

— Нет, пожалуйста! Я хочу, чтобы вы, что бы ты… ладно, черт возьми! Я хочу тебя!

Софи почувствовала, как у нее заполыхали щеки. Она вся пылала от стыда. Господи… как у нее только повернулся язык сказать такое?! Но… что сказано, то сказано. И потом, это ведь чистая правда, верно? К тому же и сам Линдли небось уже успел заметить, что ее сжигает нетерпение под стать его собственному.

— Очень рад это слышать, — прошептал он. И, нагнувшись, прижался поцелуем к ее губам.

Ощущение было такое, словно он не просто целует, а смакует ее губы, будто редчайший деликатес. Для нее Линдли был олицетворением всего, о чем она так долго мечтала… и не надеялась получить. Но Софи не собиралась сдаваться — ведь она знала, как мало времени ей отпущено для счастья. Опомниться не успеешь, как уже придется расставаться. Закрыв глаза, она старалась не думать об этом.

— Софи… — прошептал Линдли прерывающимся от страсти голосом.

— Милорд… — выдохнула она.

Он резко отодвинулся в сторону. Настолько резко, что не ожидавшая этого Софи упала на кровать.

— Проклятие… мы ведь, кажется, договорились! К черту этот дурацкий титул!

— Но я…

— Если я называю тебя по имени, ты должна ответить мне тем же, — терпеливо объяснил он, словно имея дело с непонятливым ребенком.

Примерно так Софи себя и ощущала.

— Да знаю я, знаю… просто не могу! Не могу и все!

— Почему? Потому что не можешь забыть о том, что ты дочь преступника… маленькая замарашка, четыре года прожившая в борделе? Неужели ты считаешь меня надутым, спесивым ослом, которому глубоко наплевать, кто там стонет под ним? Или дело в чем‑то еще? А может, у тебя язык не поворачивается произнести мое имя, поскольку для тебя это — всего лишь способ задержать меня, дать возможность отцу унести подальше ноги? Или ты считаешь, что тебе будет проще ненавидеть меня, если ты даже в порыве страсти постараешься не произнести мое имя? Это так, Софи?

— Нет! Честное слово, милорд, вы ошибаетесь! Просто… Скажите, а будет очень больно?

— Конечно, будет больно. А ты сомневалась?

— Ну‑у… женщины ведь часто судачат между собой о подобных вещах, а я как‑никак жила в борделе. И все равно что‑то мне подсказывает, что больно может быть, но… эээ… необязательно.

— Ты хочешь сказать, это несущественно?

— Ну, джентльмены ведь знают об этом только понаслышке, верно?

— Конечно, конечно. Они ведь — причем все — самые настоящие свиньи, которые ходят в бордель, используют девушек ради собственного удовольствия, и им глубоко плевать, что те чувствуют, пока сами они наслаждаются.

— Эээ… насколько я помню, вы и сами частенько не отказывали себе в этом удовольствии, милорд.

Наверное, не стоило ей этого говорить. Лицо Линдли разом окаменело, глаза как будто подернулись инеем. Черт дернул ее за язык брякнуть такое, сокрушалась Софи. Но ей было так больно думать, что Линдли не раз утешался в объятиях куда более опытных, чем она, искушенных женщин, что она не удержалась.