Рейхов сын - Сэй Алек

Кто же знал тогда, что корпус Манштейна все же сможет выйти в предместья Лондона, и на его пути окажутся лишь кто чем вооруженные ополченцы Хорнблауэра, сотня регулярных солдат из разбитых в бойне под Гастингсом полков и одна единица бронетехники — жители столицы даже «Малыша Вилли» вытащили из музея, отремонтировали, и теперь бронированный ветеран Великой Войны вновь готов был сражаться. Сражаться со всей танковой мощью Вермахта.

— Как вы думаете, МакОуэн, скоро они догадаются, что на холмах к югу от нас никого нет? — обратился Хорнблауэр к своему заместителю, такому же ветерану, как и он сам.

— Не более, чем через четверть часа, сэр, — флегматично отозвался полковник. — Хотя если к ним за это время подтянутся танки из-под Уокинга, нам так и так крышка.

— Вы не верите в наши двухфунтовки, сэр Джеймс?

— Я не верю в наших канониров, сэр Горацио.

— Что ж, сделать мы все равно ничего не можем. Людей у нас для тех позиций нет, а подкрепления задерживаются. — Бригадир, даже сейчас облаченный так же, как и при визите в штаб Монтгомери, пожал плечами. — Остается лишь сражаться и умереть. Империя велика, но отступать нам нынче некуда — Лондон за спиной. О! Гляньте, похоже, фон Штокгаузен отправил к холмам два отделения для разведки.

— Быть может, отрядить туда несколько человек, сэр? — спросил МакОуэн. — Постреляют, создадут видимость обороны, может, и обманут бошей.

— Они, увы, немцы, а не идиоты, полковник. К тому же противник заканчивает концентрацию сил. Держу пари, роту наш визави направит на охват фланга, а сам ударит на нас в штыки не позднее чем через десять минут.

— Думаете, решится? — усомнился сэр Джеймс.

— Звук выстрелов охотничьих штуцеров, а ими у нас вооружена едва ли не треть солдат, он от пальбы из современного оружия отличит, можете не сомневаться, — бригадир извлек из кобуры револьвер и взвел на нем курок. — Не дурак, понял кто ему дорогу перекрыл. Эх, мы с вами пожили, умирать нам не страшно, МакОуэн. Об одном молюсь: лишь бы наша гибель была не напрасна, только бы успел Монтгомери стянуть силы хотя бы под Уолтон-на-Темзе. Если б знать что так и будет, счастливым человеком я бы покинул этот свет, сэр Джеймс. Пойдемте, нам надо подбодрить наших солдат перед их последним боем.

Бригадир и полковник прошлись по полнопрофильным окопам, вырытым волонтерами. В большинстве своем это были либо уже пожилые, с сединой и залысинами почтенные отцы семейств, либо сущие юнцы, ученики колледжей, и молодые рабочие, напуганные близостью врагов.

— Ничего-ничего, молодцы. С такими солдатами, как вы, я бы и от целой армии Лондон отстоял. — Словам Хорнблауэра, разумеется, мало кто верил, но при виде бравого боевого генерала при полном параде на сердцах у англичан становилось как-то легче, хотелось надеяться, что с таким командиром не пропадешь. — Не раскисать, рядовой, а то выражение к лицу прилипнет, на порог приличного борделя не пустят!

— А, капрал Браун! — МакОуэн тоже не отставал от командира. — Смотрю, старая гвардия вновь в строю! Что, вдарим бошам, как тогда, на Сомме?

— Благослови вас Господь, сэр, столько они здесь не продержатся.

Посыльный с наблюдательного пункта нагнал Хорнблауэра и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул и жестом отпустил его обратно.

— Приготовиться к отражению атаки! — громко приказал он, а потом, много тише, добавил: — Немцы начали выдвижение к холмам, сэр Джеймс. Сейчас начнется.

Старики подошли к брустверам с револьверами в руках. Все, что могли, они сделали. Оставалось только отстреливаться.

Сэр Горацио не ошибся — минуту спустя солдаты «Великой Германии» начали атаку. Где короткими, а где и довольно длинными перебежками преодолевали они открытые пространства, мастерски укрываясь в мельчайших складках местности, отвечая на частую, но беспорядочную пальбу ополченцев редкими, но убийственно точными выстрелами, сближаясь под прикрытием огня минометов и полевых пушек для последнего рывка.

Хорнблауэр выцелил очередного солдата в фельдграу и выпустил последний патрон из своего «веблея».

— Все, — с мрачной торжественностью произнес он. — Сейчас сойдемся.

Однако на сей раз бригадир ошибся. Отправленная на захват высот рота немцев, чего сэр Горацио не заметил, в панике улепетывала назад. Миг, и земля дрогнула от дробного грохота копыт, запели рожки, и через холмы, на рысях, перемахнул вал королевских конногвардейцев. Они шли умирать — за Англию и короля. В парадной форме.

Это было прекрасное, завораживающее и внушительное зрелище — казалось, время обратилось вспять и на землю вернулись славные времена герцога Веллингтона. В своих черных и красных мундирах, начищенных до блеска кирасах и шлемах с разноцветными плюмажами, с обнаженными палашами, кирасиры, не задерживаясь на перестроения, ринулись вперед, стремительно переходя в галоп, не обращая внимания на полетевшие в их сторону пули, на падающих товарищей и кричащих от боли раненых коней.

— Это… — ахнул Хорнблауэр. — Черт возьми, это великолепно, но так не воюют!

А передовые всадники, меж тем, уже врубились в правофланговую роту солдат «Великой Германии», смяли их, обагрив кровью врага клинки, и ринулись дальше, среди взрывов, свиста осколков и пенья пуль.

— Примкнуть штыки! — бригадир выхватил шпагу и вспрыгнул, словно молоденький, на бруствер окопа. — Поддержим гвардию! Боже, храни Англию! В атаку! За мной!

И первым ринулся вперед.

На подступах к Иерусалиму.

17 сентября 1941 года, 11 часов 45 минут.

— Вот отчаянная голова. Что творит, а? — восхищенно произнес высунувшийся из люка командирского танка майор Вилко, разглядывая в бинокль поле боя, где уже дымили два английских «Крестоносца» и французский R40. Бинокль был отменный, цейссовский, выигранный в карты у одного из интендантов немецкого 19-го танкокорпуса незадолго до наступления в Бельгии.

35-й отдельный танковый батальон Арсения Тарасовича первым вышел в предместья столицы Иудеи, прорвав слабое вражеское сопротивление под Рамаллахом, и теперь Вилко стремился закрепить успех. Первая и вторая роты батальона и вся имеющаяся мотопехота были посланы им охватить фланги, четвертая рота, состоявшая из самоходок, отстала на марше, а третьей роте капитана Хальсена, вместе с приданным ему батальоном тувинских кавалеристов, майор приказал изображать наступление по центру, сковать и вытянуть на себя как можно больше сил неприятеля, покуда подходят основные силы бригады. Макс Александр так и сделал… поначалу. А сейчас, решив что врагов для него собралось вполне достаточно, рванул в атаку уже не мнимую, а реальную. Противотанковые двухфунтовки и 25-миллиметровки англо-французов ничего не могли поделать с его КВ. Огонь же советских пушек для техники и живой силы неприятеля был смертелен, а скачущие немного позади бронированных махин кавалеристы готовились уже обогнать танки и сойтись с врагом в рукопашной. В том, что это у тувинцев получится и что врага они опрокинут, Вилко ничуть не сомневался — передовой полк вообще себя зарекомендовал в качестве первейшего пугала для солдат Новой Антанты. Там, где на своих мохнатых лошадках появлялись тувинцы, солдаты противника предпочитали побыстрее разбегаться с криками: «Ой, мамочки». При том, что ни в какой особой жестокости, в отличие от тех же, например, зуавов, тувинские кавалеристы замечены не были.