Зовите меня Джо - Пол Андерсон

– Пожалуй.

– Еще один штришок к нашему портрету. Мы же стали угрозой для… для…

– Не думай так, – оборвал его Реймонт. – Потому что это неправда. Мы сталкиваемся только с газом и пылью, больше ни с чем. И галактик мы пересекаем не так уж много. Они лежат довольно близко одна к другой, благодаря своим размерам. Внутри скопления расстояние между его членами составляет что-то около десяти диаметров средней галактики, а то и того меньше. Отдельные звезды внутри галактики… но это уже другой разговор. Их диаметр – микроскопическая часть светового года. В области ядра, в самых плотных зонах… все равно расстояние между двумя звездами это почти то же самое, что расстояние между двумя людьми, находящимися на разных концах континента; Большого континента. Размером с Евразию.

Фрайвальд отвел глаза.

– Нет больше никакой Евразии, – пробормотал он. – Ничего нет.

– Есть мы, – откликнулся Реймонт. – Мы живы, мы существуем, у нас есть надежда. Чего же тебе еще? Какой-нибудь грандиозной философской цели? Забудь о ней. Это роскошь. Грандиозную цель за нас сочинят наши потомки, когда будут придумывать героическую эпопею наших подвигов. А у нас есть пот, кровь и слезы! – воскликнул Реймонт и горько усмехнулся. – То есть абсолютно прозаические выделения организма. Но что в этом ужасного? Твоя беда в том, что ты возвел сочетание акрофобии, сенсорной депривации и нервного перенапряжения в ранг метафизического кризиса. Что до меня, то я вовсе не презираю наш рачий инстинкт выжить, вылезти из кастрюли с кипятком. Я рад, что он у нас сохранился.

Фрайвальд молча парил в воздухе.

Реймонт подобрался к механику и сжал его плечо.

– Я понимаю. Тебе трудно. Наш самый страшный враг – отчаяние. Любого из нас время от времени оно укладывает на лопатки.

– Только не тебя, – сказал Фрайвальд.

– И меня тоже, – признался Реймонт. – Бывает. Но я тут же поднимаюсь на ноги. И ты поднимешься. Как только перестанешь чувствовать собственную бесполезность из-за слабости. Это пройдет. Ничего сверхъестественного – результат временной физической усталости. Между прочим, дружок, Джейн это понимает лучше тебя. Словом, слабость скоро пройдет. А потом еще сам над собой посмеешься. И в постели все пойдет как по маслу.

– Ну… – смущенно пробормотал Фрайвальд, слушавший Реймонта напряженно и нервно, но теперь уже успевший успокоиться и немного расслабиться. – Может быть.

– Я точно знаю. Не веришь мне – спроси доктора. Если хочешь, я могу попросить его, и он тебе пропишет каких-нибудь таблеток, чтобы ты быстрее пошел на поправку. Я не просто о тебе забочусь, Иоганн. Ты мне нужен.

Реймонт почувствовал, как расслабились мышцы плеча Фрайвальда, сжатые его рукой. Он улыбнулся.

– Вообще-то, – заговорщицки произнес он, – у меня есть с собой немножко одного замечательного психотропного средства. Потрясающее снадобье. Панацея, можно сказать.

– Чего-чего? – удивленно глянул на констебля Фрайвальд.

Реймонт подмигнул ему и вытащил из-под куртки пластиковую бутылку с двумя трубочками.

– Вот, – довольно сказал он. – Должность дает некоторые привилегии, как-никак. Виски. Отличный сорт, не то что ведьминское зелье, которое пьют скандинавы. Прописываю тебе солидную дозу, да и себе тоже. С удовольствием поболтаю с тобой. Давно мы не толковали по душам, а?

Разговор по душам затянулся на час, и Фрайвальд мало-помалу вошел в норму, но тут прозвучал сигнал интеркома, и голос Ингрид Линдгрен проговорил из динамика:

– Констебль, вы здесь?

– Да, я здесь, – ответил. Реймонт.

– Седлер помогла мне вас разыскать, – объяснила первый помощник. – Карл, не могли бы вы подняться на мостик?

– Срочно? – поинтересовался Реймонт.

– Ну… не то чтобы так уж срочно, пожалуй… Просто результаты последних наблюдений показывают, что… в пространстве происходят дальнейшие эволютивные изменения. Скорее всего, придется переделать график полета. Я подумала, что вы захотите поучаствовать в обсуждении.

– Хорошо, – ответил Реймонт. – Сейчас приду. Прости, дружище, – сказал он Фрайвальду, – придется прерваться, а жаль.

– Мне тоже, – кивнул Фрайвальд, с тоской поглядел на бутылку и протянул ее Реймонту.

– Да нет, не надо, прикончи ее сам, – отказался Реймонт. – Но не в одиночку, конечно. В одиночку пить скучно. Я скажу Джейн.

– О господи! – рассмеялся Фрайвальд. – Как ты верен себе!

Реймонт встал, вышел, закрыл за собой дверь каюты. В коридоре было пусто. Констебль постоял немного, прикрыв глаза, унял дрожь и отправился на мостик.

Навстречу ему по лестнице спускался Норберт Вильямс.

– Привет, – поздоровался с Реймонтом химик.

– Что-то вы веселенький нынче, – отметил Реймонт.

– Это точно, – усмехнулся Вильямс. – Мы тут с Эммой побеседовали… словом, имеется одна идея насчет определения того, есть ли жизнь на той или иной планете. Можно это сделать дистанционно. Понимаете… к примеру, планктон придает поверхности океана определенные терминальные характеристики, и на основе эффекта Допплера можно исследовать частоты теплового излучения, и…

– Отлично. Работайте дальше. А если вам еще и других удастся подключить к работе, я буду только рад.

– А как же! Конечно, мы думали об этом.

– И еще я вас попрошу, профессор. Если где увидите Джейн Седлер, скажите ей, что ее дружок хочет сказать ей что-то срочное. Или передайте через кого-нибудь, ладно?

Реймонт помчался вверх по лестнице, а Вильямс понимающе хохотнул, провожая констебля взглядом.

На командной палубе было пусто и тихо. В рубке около вьюера стояла Линдгрен в полном одиночестве. Она обернулась, когда вошел Реймонт, и он увидел, как она страшно бледна.

– Что случилось? – торопливо спросил Реймонт, прикрыв за собой дверь.

– Ты никому не говорил?

– Никому ни слова. В чем дело?

Она попыталась объяснить, но не смогла.

– Ты больше никого не звала? – спросил Реймонт.

Линдгрен помотала головой. Реймонт подобрался к ней поближе, закрепился ногой за скобу и обнял Ингрид. Она обвила его шею руками и прижалась так же крепко, как в ту единственную, украденную у судьбы ночь.

– Никого, – пробормотала Ингрид, уткнувшись в грудь Реймонта. – Элоф и… Опост Будро… это они мне сказали. Кроме них, про это знают только Малькольм и Мохандас. Они попросили, чтобы я сказала Старику. Они не решаются. Не знают как. Я тоже не знаю. Не только ему. Всем остальным. Карл, – отчаянно проговорила Линдгрен, сжимая в пальцах ткань куртки Реймонта, – что нам делать?

Он погладил ее волосы, глядя поверх ее головы в одну точку и слушая, как часто и нервно бьется ее сердце. Корабль вздрогнул, задребезжал и снова дрогнул. Переборки звенели тоньше обычного. Из вентилятора пахнуло холодом. Казалось, обшивка вдавливается внутрь.