Волчья тень - Чарльз де Линт

– Как это «не настоящий»?

Он пожимает плечами:

– Ты не поймешь.

– А ты меня испытай.

– Ты настоящая. Где-то там… – он неопределенно машет рукой, но я понимаю, что он имеет в виду, – у тебя есть тело, которое спит, пока ты здесь болтаешься. Ты настоящая. У тебя есть жизнь. Дух.

– На мой взгляд, духа тебе не занимать, – вставляю я.

Ни следа улыбки.

– Меня кто-то придумал, – говорит он.

– Кто?

– Не знаю. Одинокий ребенок, писатель, художник – кто-то. Потом он вырос или дописал сказку, закончил картину и отпустил меня. Забыл обо мне – и вот я здесь. Не настоящий. У меня нет ничего своего, нет своего дома, и никто не знает, долго ли мне жить, пока совсем не истаю.

– Ты хочешь сказать, что ты чей-то воображаемый друг?

– Не знаю, – повторяет он. – Не помню.

Его слова напоминают мне о нуменах Изабель – тех духах, которых она призвала откуда-то своими картинами. Картины открылись, как двери, и впустили их в наш мир, и теперь они могут жить здесь вечно, неизменными, пока целы эти картины.

– Я о них слыхал, – говорит он, когда я рассказываю ему про нуменов, – но, по-моему, это другое.

– А почему все-таки ты сбежал от Джолены? – спрашиваю я.

– Потому что она из Народа и слишком настоящая, – объясняет он.

– Опять непонятно.

– Ты ведь знаешь про звериный народ, который первым пришел в мир?

– Конечно. Как девочки-вороны. Или Люций.

Он кивает:

– Когда такой, как я, оказывается рядом с ними, сама сила их присутствия делает меня менее настоящим. Стоит мне провести побольше времени в компании кого-нибудь из Народа, и я полностью сойду на нет.

– Правда?

Он опять кивает.

– Я все равно истаю, но рядом с ними это произойдет очень быстро.

– А они знают? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

– Какое им дело до таких, как я?

Я не могу представить, чтобы Джолена или Люций, и тем более Джо, были так бессердечны, и говорю ему об этом.

– Твой друг Джо – опять же другое дело, – отзывается Тоби.

– Я думала, он тоже из Народа.

Тоби кивает:

– Во втором поколении. Я слышал, отец у него из ворон, а мать – из псовых. В родстве с кланом Красной Собаки, которая первой встретила духов маиса и тыквы и привела их к людям.

«Ворона и собака, – думаю я. – Тогда понятно, почему в стране снов он принимает такой облик». Я пытаюсь представить себе, как умудрились его родители… Вот, скажем, птица, а вот собака…

– Но как же… – начинаю я.

Он наконец хохочет, впервые за весь разговор.

– Они его произвели на свет, когда были в человеческом облике, – втолковывает он мне, все еще ухмыляясь.

– Ну конечно!

– Но это редкость, – продолжает он. – Я хочу сказать, чтобы двое из таких разных кланов завели ребенка.

– А я думала, чуть ли не в каждом третьем из живущих сейчас в мире людей и животных – смешанная кровь.

Он кивает:

– Но его родители были чистой крови, а это другое дело. Кланы Народа довольно замкнуты. Они сходятся с людьми и – когда в зверином облике – со звериными родичами, но очень редко с другими кланами.

– Так ты не истаешь рядом с Джо? – спрашиваю я.

– Скорее всего, истаю.

– Если бы он знал, то не стал бы подвергать тебя опасности.

Тоби снова пожимает плечами. У него это здорово получается: так холодно и независимо.

– Мы просто убегаем, едва их увидим, – говорит он.

Я замечаю это «мы».

– А таких, как ты, много?

– Больше, чем домов сердца в мире духов. Любой может творить нас сотнями. Только и нужно, что воображение. Но чтобы мы продолжали существовать, нужна вера, а она у людей реже встречается.

«Опять же как с нуменами Изабель», – думаю я. Хотя и не совсем. Ее нумены, раз созданные, живут вечно.

– А люди, которые вас создают, знают? – спрашиваю я.

– Читали же они сказки…

Я понимаю, о чем он говорит. Все эти старинные предания о том, что волшебный народ исчез, потому что мы перестали в него верить.

– Но откуда им знать, что эти сказки говорят правду?

– В том-то и штука, – говорит он. – Мы все равно зависим от их веры. И почти все мы живем недолго – исчезаем, едва успев появиться. Очень грустно.

– Еще бы! – говорю я. – Но все-таки мне непонятно, почему эта… скажем, гиперреальность звериного народа уничтожает вас. Как такое может получиться?

– По-моему, это как с верой в волшебную страну.

– Я думала, мы и есть в волшебной стране.

Он кивает:

– Только на самом деле это место может быть чем угодно – смотря как ты его назовешь. Волшебная страна, манидо-аки, мир духов… Люди видят то, что ожидают увидеть. Есть и такие места, которые становятся тем, что ты от них ожидаешь.

Я понимающе киваю:

– Джо что-то такое рассказывал.

– Но есть другая волшебная страна, – продолжает он, – где живут такие, как я. Она существует, пока люди в нее верят. Когда вера уходит, уходим и мы.

– Как в легендах о старых богах, – вслух размышляю я. – Снова старые сказки. Когда ребенок говорит, что не верит в фей, кто-то из них умирает…

Он кивает.

При всей моей уверенности, что сказки и предания основаны на реальных, но позабытых вещах, то, о чем он говорил, я никогда не воспринимала всерьез.

– Но это же ужасно, – отвечаю я ему.

– Такая нам досталась жизнь, – отзывается он. – Другой нет, так что приходится принимать, что имеем.

– Не верю, – говорю я ему.

– Верь или не верь – так уж оно есть.

Но я мотаю головой. Тут меня не переубедишь.

– Происхождение ничего не значит, – говорю я. – Что существует, то существует. Если уж у дерева, у камня, у дома есть душа, так и у тебя есть.

Теперь уже он мотает головой.

– Может, если бы ты в себя поверил, это помогло бы? – высказываю я предположение.

Смеется:

– Может, ты и права.

– Я точно права. Иначе было бы нечестно.

– Слабый довод. Мы не в справедливом мире живем.