Мужчина – крупный, злобный... Скидка 50 % - Наталия Левитина

Угу, размечталась!

Я умылась над раковиной, посмотрела в зеркало. Содрогнулась от увиденного… Из зеркала на меня таращилось замученное худое существо с черными кругами под глазами и синими жилками, проступающими на висках. Я пристально вглядывалась в свое отражение, словно пытаясь понять, на что способна девица в зеркале, и вскоре ощутила прилив энергии. Это не было отвагой или мужеством, скорее – вредностью, нежеланием сдаваться без боя отвратительному бородатому типу, который возомнил, что вправе забавляться с людьми, как с подопытными кроликами. Странная сила поднималась откуда-то изнутри, из незнакомых мне самой глубин натуры. Что бы ни случилось, я буду бежать, изворачиваться, царапаться, кусаться, как затравленный зверь, но спасу себя, выкручусь из этой ситуации…

Или не сумею.

Тут уж как получится.

Увы, я могу рассчитывать только на собственные силы. Меня некому спасать. Я пока еще не так долго отсутствую в городе, чтобы кто-то всерьез обеспокоился. Мама, возможно, даже и не звонила из своей Колумбии. Нонна, естественно, позвонила раз двадцать, возмущенная тем, что вчера в девять вечера меня не было дома и мы не встретились за ужином, как договаривались. Матвей, полагаю, лежит в коме в какой-нибудь больнице… Ах да! Елена Аметистова! Вот эта мадам, безусловно, уже оборвала мой телефон, но какой от этого толк? Она, наверное, привыкла, что я не спешу отвечать на ее звонки.

Кто еще?

Никита?

Надо же, я совсем про него забыла. Да и он обо мне забыл… Как несправедливо – мужчина, целых два года бывший самым близким и родным человеком, с полуслова угадывающий мои желания, теперь даже и не претендует на роль спасителя. Ему давно нет никакого дела до того, как я живу…

Внезапная надежда солнечным лучом вспыхнула в душе, измученной переживаниями: я вдруг вспомнила о милиции!

Вот оно!

Да, реальность такова, что, размышляя о спасении, в последнюю очередь вспоминаешь об организации, призванной защищать общественный порядок и права личности. Когда по вечерам я сталкиваюсь на улице с милицейским патрулем и вижу эти нахмуренные лица, не только не обезображенные интеллектом, но лишенные даже малейшего намека на умственную деятельность, я думаю: не дай бог оказаться в их власти, это страшнее, чем напороться на уличную банду…

Но сейчас почему бы именно милиции не озаботиться поисками пропавшей журналистки? Тем более что ее сумка – с паспортом, карточками, телефоном, ключами от квартиры! – вероятно, уже найдена в непосредственной близости от юноши, распоровшего себе гипоталамус березовым сучком. Кого же еще искать, как не девушку, обронившую три килограмма документов и прочих мелочей прямо около трупа? Безусловно, милиция тут же возьмет след, страстно мечтая раскрыть преступление немедленно, молниеносно. Они конечно же начнут меня искать!

Какое счастье!

Я готова трое суток подряд объяснять в милиции, каким образом моя сумка очутилась в данном месте, лишь бы сейчас меня вырвали из цепких клешней бородатого шизофреника!

Пожалуйста, поторопитесь!

Однако… Существуют различные варианты:

1. Парень в бейсболке так никем и не обнаружен. Мирно разлагается под березой, не привлекая к себе внимания. Кошмар.

2. Парень жив, он пришел в себя и отправился залечивать раны. Конечно, в его состоянии он вряд ли обратит внимание на сумку, брошенную где-то в кустах.

3. Парня забрали товарищи, они же нашли сумку. И, обуреваемые жаждой мести, бросились на поиски некой Юлии Бронниковой. Засели в засаде около ее дома – но ничего не добились. Ведь сейчас мне трудновато порадовать их своим появлением. Что они сделают потом? Вряд ли обратятся в милицию, да ни за что на свете! Скорее погуляют на деньги, найденные в сумке, сдадут в скупку два мобильника – старый и новый, да еще постараются взломать ПИН-код моей кредитки.

Возможно, есть и другие варианты развития событий. Сейчас мои мозги, парализованные страхом, не могли придумать ничего оптимистичного и вселяющего надежду…

Дверь вверху на лестнице распахнулась, и появился охранник Гриша. Он торжественно нес перед собой поднос.

– Ну как ты тут? – вполне по-человечески поинтересовался он. – Жива еще? Не умерла от голода?

Я устремилась навстречу посетителю, удивленная его доброжелательным тоном.

– На вот, держи-ка. Поешь. – Охранник поставил поднос на широкую деревянную ступеньку и попытался исчезнуть.

Но я пулей вознеслась наверх, поближе к нему, вцепилась в руку и зашептала горячо и страстно:

– Гриша, милый, подожди, не уходи! Ты же нормальный парень, я вижу! Пожалуйста, вытащи меня отсюда! Чего от меня хочет этот монстр? Зачем здесь держит? Что он задумал? Гриша, Гришечка, не бери грех на душу! У меня масса друзей и знакомых, они сделают что угодно, соберут любые деньги, лишь бы отблагодарить тебя! Не уходи, спаси меня, пожалуйста, милый, спаси, мне так страшно! Я боюсь этого урода, он же законченный псих, разве ты не видишь? Зачем тебе на него работать? Хочешь, найду тебе приличного, добропорядочного миллионера, я же полгорода знаю, и ты будешь его охранять! Зачем тебе участвовать в преступлении, а? Ты же хороший, я вижу, ты хороший…

Охранник смотрел на меня с явным сочувствием. Я вновь затряслась от ужаса, ясно прочитав в его жалости неотвратимость судьбы, предначертанной мне вовсе не небесами, а жестокой рукой лесного маньяка. Очевидно, они готовят что-то совсем дикое и жуткое, раз даже охранник жалеет меня.

Так и помог бы бежать!

– Я не могу, – тихо произнес Гриша и оторвал от рукава рубашки мои судорожно скрюченные пальцы. – Прости. Я с Германычем до конца жизни повязан. Тебе просто не повезло. Ты поешь, все веселее станет. Там есть туалет. Нашла? Если нужно полотенце, скажи, я принесу.

– Гри-и-иша, – заскулила я, словно щенок, – умоляю, помоги мне выбраться отсюда! Выпусти!

– Извини.

Дверь закрылась. В отчаянии я едва не рухнула прямо на поднос с завтраком.

– Ну и пошел вон, скотина! – яростно прошипела я вслед. – Все вы тут моральные уроды, компашка извращенцев.

Внутри тут же засвербило: и зачем я унижалась перед охранником, зачем умоляла его? Где моя гордость?

Нет ее.

Я жить хочу.

Спустившись вниз по лестнице, поставила поднос на пыльный туалетный столик. Столешница покоилась на львиных лапах, вырезанных из массива какого-то экзотического дерева. Кофе, о котором я так долго мечтала, и сыр, и багет, и прочие яства красовались передо мной, а я вместо еды глотала соленые слезы…

Впрочем, вскоре чувство голода одержало безоговорочную победу – даже в полуобморочном состоянии я не могла игнорировать аромат, доносившийся из френч-пресса. Потом отломила булку, потом взяла кусок сыра… Через две минуты ощутила себя упитанной, на славу откормленной рождественской индейкой, а количество еды не уменьшилось даже наполовину. Я с грустью подумала о Нонне. Она всегда завидовала моей способности усмирять аппетит двумя бисквитными крошками.