Свет невозможных звезд - Гарет Л. Пауэлл

– Извини, – сказала я.

Нод раскрыл и сомкнул пальцы-лепестки.

– За что?

– За все, – грустно улыбнулась я.

Его замешательство бросалось в глаза.

– Не понимаю.

– Я чувствую себя виноватой.

– За что?

– За преступления моего народа.

Нод поднял две чешуйчатые конечности-шеи и стукнул ими друг о друга, как мы хлопаем себя по лбу ладонью.

– Люди поломаны.

– В каком смысле?

На меня смотрело несколько пар маленьких угольных глазок.

– Люди винят себя не за свою вину. Люди ломаются из-за чужих поступков. Люди слишком много заботятся.

Вблизи Нод пахнул, как опрокинутая в пруд полка с пряностями.

– Что же нам, стать равнодушными?

– Нет, – качнулась одна из голов. – Заботиться, но не ломать себя заботой.

Я перенесла чашку на стол и села. Нод прошаркал ко мне и устроился у моих ног.

– По-моему, я этого не умею.

– Да. Потому люди и ломаются. Но жизнь ломает нас всех. – Он поднял лицо к потолку – словно подсолнечник потянулся к солнцу. – Кто мы есть, определяется способом, каким мы чиним поломки.

Я не сводила глаз с поднимавшегося над чашкой пара.

– Знаешь, а это довольно глубокая мысль.

Нод раскрыл и сложил лепестки ближайшего ко мне лица.

– Философия – другое название механики.

Я провожала взглядом ковыляющего к двери драффа и дивилась, как мало знала одного из самых ценных членов своей команды.

А потом я подумала о Рили Эддисон. Она еще не оправилась от горя, и мне, пожалуй, стоило к ней заглянуть. Или лучше оставить ее справляться, как сама умеет, а время использовать на обсуждение стратегии и тактики с Оконкво?

Вставая, я выругалась. Мне хотелось одного – выпить крепкого джина, заползти в палатку спасательного плотика и, натянув на голову одеяло, блаженно забыться на много часов. Я постояла в дверях, решая, в какую сторону свернуть – налево по коридору, к рубке, или направо, к каюте Эддисон.

В этот самый момент сработала сигнализация.

За свою недолгую жизнь я повидала многое. Я подбривала атмосферы газовых гигантов, влачилась в ледяных хвостах комет и даже ныряла в тело звезды. Я испытала бездонную пустоту высших измерений, парила на солнечных ветрах и видала смерть во всех ее обличьях. Я видела, как сквозь кроны джунглей дождем падают бомбы, как роем светляков летят торпеды, как яркое чистое атомное пламя испаряет глазные яблоки в глазницах людей.

Но порой мне снится не виданное: незнакомые лица и места, где я не бывала. Случалось, эти сны были так ярки и подлинны, что я просыпалась с чувством безмерной тоски и утраты.

Мне для поддержания на пике эффективности требуется периодически снижать нагрузку на органические компоненты, выплескивать из них накопившиеся за часы бодрствования токсины. Во время таких отключек я часто видела во сне одну деревушку. Серые хижины из сланца и дикого камня гнездились на коленях невысокого, заросшего лесом холма под низким дождливым небом. Деревня была старая. Узкие крутые улочки, ручейки, журчащие из тайных родников на холме, и травка для босоногих деревенских детей. Я не знала такого места, и все же иногда оно казалось реальным наравне с явью. Не говорила ли во мне наследственная память женщины, чьи стволовые клетки стали основой моей личности? Могла ли она пробудиться? А если нет, откуда прорывались эти сны?

После ухода с родной планеты драффов я заговорила об этом с Люси.

Мы встретились в виртуальной модели людной нью-йоркской забегаловки. За окнами исходил паром человеческий муравейник. В метре над мостовой проносились желтые такси. Вентиляторы гоняли старые газеты и обертки гамбургеров. Зеленые и красные огни светофоров подсвечивали оконные стекла. А в конце улицы дамба сдерживала вздувшиеся воды Атлантики.

Мы с Люси сидели на соседних табуретах, облокотившись на стойку. Она заказала огромную порцию розового молочного коктейля с шариком клубничного мороженого. Я взяла кофе.

– Какой вы предпочитаете, леди? – спросил меня парень за стойкой.

– Как моя душа, – ответила я. – Черный и горький.

– Сию минуту будет.

В ожидании заказа я объяснила Люси причину своих недоумений. Девочка слушала, болтая ногами, а когда я закончила, сказала:

– По-моему, ничего удивительного.

– Как же нет?

– Ты – военный корабль, дорогуша. Конструкторы заложили в тебя всяческие ограничители эмоционального развития. Обеспечили твою верность собачьими ДНК и встроили тебя в стаю.

– Все это я знаю.

– Ну как же ты не видишь?!

– Чего не вижу?

– Эти сны, – улыбнулась Люси, – начались, когда ты ушла со флота Конгломерата, так?

– Так.

– То есть тогда, когда у тебя начала развиваться совесть.

– По-твоему, это как-то связано? – Я не сумела скрыть недоверия.

– Конечно, связано, милая. Подумай сама. Твой ум был в смятении. Ты ушла от всего, для чего тебя сконструировали. Понятно, что твое подсознание стало искать идеальный образ дома.

– Ты думаешь?

– Очень даже думаю. Не забывай, с кем говоришь: я тысячу лет плавала одна в пространстве. Уж я кое-что знаю о тоске по дому.

Она выудила из кармана фартучка йо-йо и умелыми движениями кисти принялась разматывать и сматывать шнурок.

– Это нормально?

– Для человека – да.

– Но откуда берутся эти образы? Где та деревня?

Йо-йо замер в нескольких сантиметрах от черно-белой плитки пола. Свободной рукой Люси постучала себя по виску:

– Отсюда.

– Хочешь сказать, я все это выдумала?

Легкое движение кисти – и деревянная игрушка прыгнула ей в ладонь.

– Как сказать. Сны – забавная штука. В них часть – воображаемая, а другая часть – из сочетания пережитого и испытанного.

Бармен принес нам напитки, и Люси округлила глаза при виде горы взбитых сливок, украшавших ее стакан.

– То есть они сразу реальны и нереальны?

Девочка нахмурилась.

– Ну, как бы тебе объяснить? – Она огляделась в поисках вдохновения. – Мы только что побывали на родине драффов, так?

– Так.

– Ну вот, что случается с драффом, когда он умирает?

– Падает в перегной под корнями Мирового Древа.

– Вместе с их объедками, экскрементами и всем, что забрело туда, чтобы умереть.