Веяние тихого ветра - Франсин Риверс

— Он очень добр к тебе, моя госпожа, — сказала Хадасса, пытаясь хоть как–то урезонить свою хозяйку.

— Добр, — с усмешкой повторила Юлия. — Настолько добр, что обращает на меня внимание, когда я в этом совершенно не нуждаюсь? Настолько добр, что заявляет о своих правах, тогда как от одной мысли о нем мне становится плохо? Я не хочу проводить с ним вечера! — Она закрыла лицо руками. — Мне противно, когда он прикасается ко мне, — сказала она и задрожала. — У него тело бледное, как у покойника.

При этих словах Хадасса покраснела.

— От одной мысли о нем мне становится не по себе, — Юлия встала, подошла к окну и стала смотреть во двор.

Хадасса посмотрела на свои руки, не зная, что сказать, чтобы смягчить Юлию. От таких жестоких разговоров она полностью терялась. Что она знала об интимных тайнах супружеской жизни? Наверное, для Юлии это было невыносимо, и ее не следовало так строго судить.

— Думаю, твои чувства изменятся, когда у вас будут дети, — сказала Хадасса.

— Дети? — воскликнула Юлия, сверкнув глазами. — Я не готова иметь детей. Я еще жизни–то не видела. — Она провела рукой по вавилонской шпалере. — Готова поклясться всеми богами, но я еще не в положении, несмотря на все старания Клавдия. О, а он так старается. И как бы ни хотел мой отец стать частью императорского рода, но у Клавдия для этого уже, похоже, просто нет сил.

Когда она оглянулась на Хадассу, ее горечь перешла в злую насмешку. Она засмеялась.

— А ты, я вижу, покраснела. — Однако улыбка быстро сошла у нее с лица, и она села, откинувшись в легком кресле. Ей в глаза бросилась фреска на стене, изображающая мужчин и женщин, бегущих по лесной лощине. Они были такими радостными. Почему ее жизнь не такая? Почему ей достался такой старый и нудный муж? Неужели ей суждено всю оставшуюся жизнь провести взаперти, на этой вилле? Ей так хотелось в Рим. Ей так не хватало мудрости Марка. Ей хотелось приключений. Клавдий не пожелал отвезти ее даже в школу гладиаторов, чтобы посмотреть тренировки.

— А ты помнишь того гладиатора, которого мы увидели? — мечтательно спросила Юлия. — Он был так красив, правда? Как Аполлон. Кожа у него была бронзовой, а волосы, как солнце. — Она нежно положила руку на живот. — У меня от его вида все задрожало внутри. А когда он на меня посмотрел, мне показалось, что я горю.

Она повернулась, ее лицо было бледным, а глаза блестели от слез горького разочарования.

— А здесь я вижу только Клавдия, от которого у меня внутри все холодеет.

Хадасса помнила того гладиатора. Юлия настаивала на том, чтобы прийти в сад на следующий день, а потом еще через день, но, к счастью, ни гладиатор, ни его наставник больше не появлялись.

Юлия беспокойно встала и стала тереть виски.

— У меня действительно болит голова, — сказала она. — Как подумаешь о Клавдии, так голова поневоле заболит. — Только сейчас ей пришла в голову мысль о том, что ее отказ может вызвать гнев Клавдия. Жена не должна отказывать своему мужу. Она вспомнила о матери и почувствовала себя виноватой. Ей казалось, что она видит укоряющий взгляд матери и слышит ее упрек, высказанный без гнева, но с осуждением.

Юлия закусила губу от досады. Она еще никогда не видела Клавдия в гневе. Ее сердце забилось сильнее.

— Он, наверное, не поверит, но я действительно чувствую себя нехорошо. Пойди, поговори с ним от моего имени, — сказала она и махнула рукой в сторону двери. — Передай ему мое самое глубокое почтение и объясни, что я собираюсь принять ванну и отправиться спать. Позови ко мне Катию. — Этот глупый Персис уже, наверное, донес Клавдию, что она играла в кости.

Хадасса позвала к хозяйке македонянку и пошла по внутреннему коридору в библиотеку. Огромный дом был тихим и торжественным.

Клавдий сидел за столом, перед ним был развернут какой–то свиток. В свете светильника его седые волосы казались ослепительно–белыми. Клавдий поднял голову.

— Персис уже сказал мне, что у госпожи Юлии болит голова, — проговорил он сухим голосом; тон был скорее равнодушным, чем гневным. — Она передумала?

— Нет, мой господин. Госпожа Юлия просила передать тебе самое глубокое почтение и сожаление о том, что она чувствует себя нехорошо. Она собирается принять ванну и отправиться спать.

Клавдий усмехнулся. Значит, этот день вообще для него закончился еще до того, как зашло солнце. Он не верил в оправдания Юлии, но и не сердился на нее. Более того, он даже почувствовал некоторое облегчение. Откинувшись немного назад, он медленно вздохнул. Попытки расположить к себе Юлию уже становились утомительными. За шесть месяцев, которые прошли после свадьбы, Клавдий многое узнал о своей молодой жене, и это не добавило ему радости. Он грустно улыбнулся. Она была прекрасной и созданной для того, чтобы ею восхищаться, но вместо этого она вела себя по–детски капризно и эгоистично.

А он оказался старым глупцом, слишком доверившимся романтическим настроениям.

Впервые увидев Юлию, он был поражен ее сходством с Еленой, которая была так дорога его сердцу, его памяти. Он подумал — или, скорее, возмечтал, — что Юлия стала новым воплощением его покойной жены. Он был одурманен, опьянен мечтами, невозможное показалось ему возможным. Боги, наверное, просто жестоко посмеялись над ним.

Мысли о Елене обострили в Клавдии чувство одиночества. Память о ней отозвалась в нем невыносимой болью. Ему показалось мало всех тех лет, что они прожили вместе. Но здесь бы и всей жизни показалось мало.

Елена была тихой, задумчивой, нежной женщиной, которая всегда с радостью приходила к нему в эту комнату. Они говорили обо всем — об искусстве, богах, философии, политике. Елене были интересны даже мирские, повседневные дела, о которых он говорил со своим надсмотрщиком. Юлия же не могла сидеть без движения, из нее так и била энергия. Он видел, какие в ней бушуют страсти, и эти страсти он не мог обуздать, как ни старался. Она была прекрасна, прекраснее, чем Елена, ее внешностью восхищались все. Но она была совершенно необузданной.

Юлию ничего не интересовало, за исключением разве что тех гладиаторов, которые жили в Капуе. Она хотела посетить это варварское место и посмотреть, как гладиаторы тренируются. Она хотела знать все о них. И как он ни пытался отвлечь ее от этих мыслей, она все равно возвращалась к этим несчастным варварам, которых держали за высокими стенами и толстыми засовами.

Наверное, он ожидал от нее слишком многого. Она была юной и неопытной. Она была неглупой, вот только круг интересов у нее был слишком узким. Елена была нацелена на духовный мир, а Юлия — на физический. Он получал какое–то удовольствие от юного тела Юлии, но удовольствие это становилось все более кратковременным, после чего наступало уныние. С Еленой он мог поделиться своей страстью и нежностью. Иногда они даже смеялись и разговаривали до самой поздней ночи. Юлия страдала от замужества в полном молчании. Он никогда не оставался на ее половине дольше того времени, которое было нужно на самые обыденные дела.