Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний - Хайдер Варрайч

– Как это – у нее инфаркт?!

При таком начале разговора дальше нужно было маневрировать с особым тактом. Люси была относительно здорова бóльшую часть своей жизни. До сих пор. Теперь она очень быстро превратилась из здорового человека в больного – и это серьезная перемена. Заболеть – все равно что получить работу, о которой вы не просили, которая вообще вам не нужна. Но деться от нее вы никуда не можете. Вы заступаете на вахту, как только просыпаетесь, и заканчивается она лишь с отходом ко сну. Никаких выходных. А подхватить какую-нибудь заразу, уже имея хроническое заболевание (например, сердечную недостаточность), – это еще хуже, потому что шансов на то, что вы когда-либо устроите коллегам прощальную вечеринку, выйдете на пенсию и укатите на заслуженный отдых, у вас практически нет. Напротив, с возрастом хронические болезни только прибавляют вам работы: нужно принимать еще больше лекарств, чаще ходить по врачам, больше ограничивать себя в повседневной жизни – и при этом надежда на возврат к нормальной жизни становится все призрачнее и призрачнее.

Но как бы страшна ни была участь хронически больного человека, альтернативный вариант, пожалуй, еще страшнее: для Люси это была либо смерть, либо инвалидность. И ничто так не заставляет людей цепляться за ужасную работу хронического больного, как шок от пережитого инфаркта. В общем, теперь мне нужно было убедительно донести до Люси то, что в дальнейшем ей придется изменить образ жизни, регулярно принимать лекарства, исправно наведываться к врачу и быть готовой к инвазивным процедурам, поскольку надо будет исключить возможные последствия ее инфаркта. Многие из этих требований нужно будет выполнять пожизненно – но, если все эти меры окажутся эффективными, они не только помогут ей оправиться от того потрясения, который ее организм уже испытал, но и предотвратят подобные ситуации в будущем.

Мне было бы проще, если бы у Люси был, например, перелом. Сломанная кость очень успешно напоминает людям о том, что они нездоровы, потому что боль от нее дикая. С переломом легче еще и потому, что в большинстве случаев он не делает из человека своего пожизненного раба – это скорее краткосрочная летняя подработка. Отломки кости можно сопоставить и срастить, и через некоторое время пациент снова сможет использовать поврежденную конечность без каких-либо ограничений.

Болезнь традиционно связывалась с какими-то привилегиями: история знает немало обществ, в которых больные получали те или иные льготы[268]. Когда американский социолог Толкотт Парсонс предложил понятие «роль больного», он указал на то, что больные, как правило, избавлены от таких обязанностей, как обязанность работать. Есть и другие бонусы: сейчас немало таких, кто собирает с людей деньги на лечение, притворяясь онкологическим больным. Но болезни сердца, как и многие другие хронические заболевания, не дают подобных привилегий, а такой неприметный недуг, как NSTEMI, и вовсе не производит должного впечатления. Так что ни Люси, ни ее серьезная подруга пока не вполне осознавали, о чем вообще речь.

Есть и другие факторы, влияющие на то, как у человека происходит этот переход от здоровья к нездоровью. Многие мужчины не обращаются за помощью, когда у них появляется боль в груди, потому что сделать это им не позволяет традиционное представление о мужественности[269]. Многие женщины не обращаются за помощью, когда у них происходит инфаркт, потому что у них нередко возникают «атипичные» ощущения, непохожие на такие классические симптомы, как давящая боль в груди, отдающая в шею и левую руку. А если учесть, что NSTEMI (инфаркт без подъема сегмента ST) и вовсе не сопровождается такими острыми симптомами, какие обычно бывают при STEMI (инфаркт с подъемом сегмента ST), пациенты обращаются к врачам с еще большей задержкой.

Если бы я стал навязывать Люси «роль больного» слишком активно, возможно, она бы, как многие другие пациенты, скатилась в нигилизм. Роль больного удается человеку только тогда, когда он понимает, что может повлиять на ситуацию, изменить течение болезни или когда принимаемые меры реально улучшают его самочувствие – например, как при гриппе с высокой температурой. Только в таком случае люди готовы согласиться на эту работу, даже если она подразумевает пожизненный прием лекарств, визиты к врачу, сдачу анализов и выполнение всевозможных процедур. Те пациенты с сердечно-сосудистыми заболеваниями, которые чувствуют, что сами, хотя бы отчасти, держат ситуацию под контролем, гораздо охотнее проходят кардиологическую реабилитацию и следят за такими факторами риска, как повышенное артериальное давление[270],[271].

Но зачастую многие врачи, и я в том числе, воспринимают болезнь лишь как биологическую проблему. Из-за своей жесткой профессиональной подготовки мы привыкаем мыслить категориями объективных данных, таких как ЭКГ, тропонины, фракция выброса, но для многих людей вроде Люси это вообще последнее, что приходит на ум. Болезнь не только биологический феномен, но и к одной психологии все сводить нельзя. Болезнь становится частью личности больного, как врачебная подготовка – частью личности врача, а с болезнью приходят свои обязанности, требования и ожидания. В болезни ее история – то, как она вошла в жизнь пациента и какое место в ней заняла, – важна не меньше, чем данные об электролитном дисбалансе и ишемии миокарда.

Врачи играют огромную роль в том, как сложится эта история. Мы не можем написать ее за пациента, но, безусловно, можем помочь главному герою найти ключ от подземелья и порой одолеть злобного монстра, стерегущего принцессу в башне. Как врачу быть полезным в этом вопросе? Просто выслушивать истории пациентов – на удивление полезное занятие. Пациенты врачей, более склонных к эмпатии, послушнее принимают назначенные им лекарства[272]. Пациенты хирургов, которые не только дали им четкие указания, но и обеспечили моральную поддержку, меньше страдают от боли и скорее выписываются из больницы[273].