Призраки истории - Сергей Баймухаметов

Дмитрий княжил тридцать лет. Первые восемнадцать лет — под руководством фактического правителя страны — своего наставника митрополита Алексия. Затем двенадцать лет — вполне самостоятельно. И везде и всегда он показывал себя мудрым, осторожным, трезвым политиком.

И, по моим предположениям, был прозорливцем-пророком. В политическом смысле. Что значит фраза: «А переменит бог Орду…»? Думал ли он, предполагал ли, что Орда скоро (в действительности — через 50–100 лет) распадется? Можно ли было в расцвет Тохтамышевой крепкой власти даже и помыслить о таком? С одной стороны — никому бы и в голову не пришло. А с другой — давайте подумаем…

Дмитрий на своем веку очень многое видел, тридцать лет княжения в те времена — эпоха! Только у Олега Рязанского да у него был такой долгий опыт власти. И Дмитрий из своего опыта, несомненно, делал какие-то выводы. Дмитрий был семилетним мальчиком, когда умер «добрый царь Чанибек» — хан Джанибек — и в Орде началась «великая замятия». На долгие годы возник из Крыма смутьян и узурпатор Мамай. Да, потом пришел Тохтамыш, снова Орда окрепла, но…

Но, возможно, Дмитрий прозревал, что все движется своим чередом и распад неизбежен? Потому что идет изматывающая война с могучим Тамерланом, бесконечные стычки-замирения с великим литовским князем Витовтом, он видел, что Орда слабеет: ведь еще за сорок лет до его рождения ордынские витязи начали тысячами и тысячами уходить из Орды на Русь от насильственной исламизации, их дети и внуки становились русскими воинами, русской служивой знатью, что этот исход продолжается и ныне. (После гибели Тохтамыша в 1407 году и возникшей там новой смуты исход ордынских витязей на Русь снова стал массовым, как сто лет назад, во времена Узбека.) И не сделал ли Дмитрий далеко идущие выводы, осмысливая события тридцати лет бурной истории, коим был свидетелем и участником?

Да, это мои логические построения. Да, трудно предположить такое предвидение. Ведь это по сути пророчество, которое начало сбываться через пятьдесят лет и сбылось полностью еще через пятьдесят.

Но ведь он ЭТО продиктовал, написал! К сожалению, всего лишь одну фразу, без всяких объяснений и указаний. И если он не пророк, если он все не предвидел, тогда скажите мне, откуда она возникла, эта фантастически прозорливая его фраза, и в чем ее смысл: «А переменит бог Орду…»?

Дмитрий вел Русь далеко вперед.

И смотрел далеко вперед.

2 января 1570 года передовой отряд царской дружины окружил Новгород. Чтобы ни один человек оттуда не ушел. Из окрестных монастырей свезли 500 игуменов и монахов; заковали в цепи и поставили на правёж — каждый день били палками.

Иван Грозный, въехав в город, велел тех игуменов и монахов забить до смерти и развезти по их монастырям для погребения.

На третий день он приказал разграбить казну и двор Пимена, архиепископа Новгородского, а самого архиепископа посадить под стражу.

Затем устроил многодневный суд над горожанами, пытая их огнем и другими смертными муками. Летописец говорит о «поджаре». Что это такое — не объясняет. Но очевидно, что не открытый огонь. Видимо, какое-то приспособление с раскаленной плитой.

В течение пяти недель новгородских бояр, их жен, детей и других «лучших людей» пытали и топили в Волхове.

«Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые до его прибытия были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собой, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как говорит современник, муками. Потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собой в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли их жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые выплывали». (Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». М., 1993. С. 307.)

После чего царь Иван приказал грабить окрестные монастыри, городские торговые ряды, амбары и лавки, разрушать дома. Затем такому же погрому подвергли новгородские волости в радиусе 200–250 верст от города.

Через шесть недель пыток, казней, грабежей царь Иван собрал оставшихся новгородцев и сказал: «Жители Великого Новгорода!.. Молите господа бога, пречистую его матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве… А судит бог изменнику владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках; вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно…»

С тем и уехал в Псков. Там всех жителей выгнали на улицы, они падали на колени перед царем, держа в руках хлеб и соль. Но в Пскове лютых казней не было — царь лишь велел разграбить город — вместе с монастырской и церковной казной.

Поводом для казни Великого Новгорода стала, по всей видимости, обыкновенная провокация, по современному говоря — подброс сфабрикованного компромата. (Точного подтверждения, что была провокация, нет, но очень уж все шито белыми нитками.) К царю Ивану в Москву приехал некий человек, который сказал, что новгородцы хотят перейти в подданство польского короля, написали ему грамоту и спрятали ее в Софийском соборе за образом Богоматери. Более потаенного места, конечно, не нашли! И почему спрятали? Если написали — надо отправлять адресату.

Иван послал в Новгород верного человека, тот полез за божницу, а грамота там лежит, его дожидается. Чин чином, подписанная архиепископом Пименом и другими «лучшими людьми». Представьте, сколько дней добирался доносчик из Новгорода до Москвы. Потом царский тайный посланник ехал из Москвы в Новгород. И все это время «грамота» лежала там, за божницей. Повторю: если уж написали, то почему не отправили? Такую бумагу почти на виду хранить — все равно что смертный приговор самим себе подписать.

Иван поднял армию и двинулся в тот кровавый поход.

Вернувшись из него, устроил судилище уже над московскими боярами и дьяками, обвинив их в сговоре с новгородцами с целью предаться Литве, его убить, а на трон посадить его двоюродного брата князя Владимира Андреевича Старицкого. По этому делу казнили князя Оболенского-Серебряного, Висковатого, Фуникова, Очин-Плещеева, Ивана Воронцова и многих других. А вместе с ними — самых-самых верных опричников царя! Вяземского и Басманова! Князь Афанасий Вяземский умер под пытками (наверно, если б знал, в чем признаваться — признался бы!), а Алексея Басманова убил его сын Федор — по приказу царя Ивана.

Уж им-то, Басманову и Вяземскому, сто лет не нужны были Новгород или Литва. Это Курбский мог бежать в Литву — он воевода, а не опричник. А этим-то, Басманову и Вяземскому, никуда от Ивана не деться, шаг в сторону ступить нельзя — столько на них крови и злодейств. И потому можно предполагать с большой долей вероятности, что все это — плод параноидального сознания царя Ивана, кровавого маньяка. Современные наркоманы про таких говорят: «Сидит на измене». Или — «Попал под измену». То есть докурился-докололся до того, что в каждом слове близких подозревает заговор против себя.