В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

история, сродни этой истории, причем с интригой в том же месте – в сортире. То есть место драмы – сортир.

Но только с точностью до наоборот.

Потому что Мара тоже пряталась в туалете. Но – в своем собственном (а это законно). Скрываясь там от собственного мужа и его любовницы (а это большая разница!).

Но главное, Мара там и не пряталась: Мара, будучи на девятом месяце беременности, ворвалась в свой дом с единственной целью попасть в туалет. Попала. И мгновение спустя услышала, как в дом вошел ее муж – и не один… Веселые голоса удалялись по направлению к спальне.

Приключения мужа в спальне не сильно удивили Мару: она давно догадывалась, что муж ее хочет вторую жену, а не второго ребенка. Мара же хотела ребенка. И волновало ее только это. И дурацкое положение, в которое она попала.

И вот, сидя в туалете, Мара судорожно искала ответ на вечный вопрос: что делать? Смыться или что? А время шло, и получалось как бы так, что Мара подслушивала, следила за своим мужем – а это не устраивало гордую Мару. Выйти и тихонечко улизнуть? Но могут услышать. И несправедливо уличить Мару в слежке. (Нет, другая на ее месте давно бы уже ворвалась в спальню и разобралась с ситуацией с помощью сковороды. И Маре тоже сковорода была по плечу, но ей было вредно волноваться.) Что делать? Отсидеться в сортире до конца обеденного перерыва, который муж использовал для плотских утех? А если они захотят в туалет?

Захотели.

– Что ты тут делаешь?!! – заорал муж.

– Ну что делают в туалете? – резонно заметила Мара.

– Ты следила!.. – Муж с блеском использовал нападение как защиту.

Это была неправильная сцена. Тут что-то было не так. Какая-то ошибка в распределении ролей, реплик и интонаций.

– Пропусти, – сказала Мара.

Но муж стоял в проходе. Желая выяснить, уличить, втоптать, доказать Маре ее низость, но у Мары совершенно не было времени (стали отходить воды). Однако муж стоял на своем, загораживая третьего участника сцены (то есть позиция тоже была занята грамотно!), который успешно в это время просачивался в щель входной двери. Мара дала время завершиться этому процессу и вновь сказала:

– Пропусти.

Но муж стоял, не желая сдвинуться с места, – с праведным гневом на устах и с видом оскорбленной добродетели.

И вот желая расчистить проход (то есть именно по этой причине, а не по какой-нибудь другой!), Мара в конце концов воспользовалась сковородой. (Так, стоп, откуда в туалете сковорода?.. Ну пусть будет.) Обезвредив супруга (она мать – она и права!), Мара на всех парах понеслась рожать Тараса.

Она родила Тараса, он подрос и сказал:

– Я лубу тебя!

(Что ты там делаешь, Тарас? («Лубу тебя!») А сейчас что ты делаешь? («Опять лубу тебя!»)

Нет, Мара правильно сделала, что его родила. И со сковородой тоже все было правильно. И с этой квартирой…

Когда бывший муж, пришибленный сковородой, решил оттяпать у Мары квартиру и быстренько ее загнать, Мара купила краску. Покупатели входили в квартиру и читали на стенах: «Люди! Вы отнимаете этот дом у двух маленьких детей!» И покупателей сдувало.

В общем, Мара родила Тараса, выгнала мужа, отвоевала жизненное пространство, купила военно-полевой бинокль и пошла в театр. На «Человеческую комедию».

Нет, Мара все и всегда делала правильно.

А эта ноябрьская женщина – неправильно. И теперь ей хотелось вернуться назад, где все было неправильно, и поступить правильно.

То есть ворваться в сортир и уличить?!

Нет, конечно.

А что?

Эта интонация!.. Все дело в этой интонации – с оттенком укоризны: «Ты, конечно, хочешь сказать, что это не Лиза…»

Все дело в интонации!..

Интонация! А что это – интонация?! Ветер, Эол, выдох, вдох…

С тех пор прошло двадцать лет, и вот вдруг возник такой исследовательский интерес – ну вот что это?

Можно, конечно, позвонить в Канаду (ну просто интересно!) и сказать: слушай, так и так, дело прошлое, а помнишь тот скрип?.. (Какой скрип?!) Ну, тогда… (Когда?!)

Нет, это будет вторая серия из «Оли и Коли».

Оля и Коля смотрели по телику фильм (комедию, кстати), и Коля сказал: этот фильм, дорогая, мы уже видели.

– Когда?.. – удивилась дорогая. – Я вижу его в первый раз!

– Да нет же, – настаивал Коля. – Мы видели его!..

– Да не видела я!..

– Ну как же не видела! – возмутился Коля. – Мы еще лежали с тобой и смеялись!..

И вот Оле тоже было очень интересно (причем всю жизнь!) – с кем это ее родной муж Коля лежал и смеялся?! Но Оля не стала искать правду. Хотя ей было о-очень любопытно. Но умная Оля решила быть счастливой, а не правой.

Тем не менее впечатление о том фильме все же было подпорчено: Оле не показалась эта комедия такой уж смешной.

И эта ноябрьская женщина вернулась к своей человеческой комедии – и…

Рассмеялась. Яд не подействовал: выдохся.

Она завершила свой следственный эксперимент и закрыла дело. За неимением улик. Ветер, Эол – ведь не подошьешь к делу. Да и тот конвоир вошел в ее жизнь и давно уже вышел, не оставив никаких следов, лишь эту интонацию… Которую, сказать по правде, давным-давно уже сдули другие ветра – сильные и разящие…

Вот и все.

А тот индивид в сортире – так что ей до него? Он ведь не вошел в ее жизнь.

Он только вошел в ее сортир.

Дурак

Один мужчина (дурак) влез на трибуну и сказал глупость.

Все рассмеялись.

Дурак продолжил.

Смех нарастал. Причем супротив воли, желания. Потому что в зале сидели непримиримые враги (члены творческого союза) и всем было не до смеха: решался вопрос. Справа были «за», слева были «против». Те, которые были «за», физически не могли видеть тех, кто был «против», – «против» платили той же монетой. Флюиды ползали по всему залу.

И вдруг этот дурак! Как нечаянная радость.

Зал грохотал от смеха, смеялись все – и слева, и справа, валясь со стульев, в дружном хоре, в едином порыве, рискуя надорвать себе пузо. Это была какая-то «ода к радости». О, никогда, никогда они не были так едины, так сплоченны, как в эту минуту, смеясь над дураком!..

А потом дурак слез с трибуны.

И смех постепенно затих – и справа, и слева…

И всем стало стыдно, неловко, не по себе – за это минутное, нечаянное единение с врагами…

Счастье

Одна женщина позвонила из Европы