Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— Окстись, — сказал Тульский, — Не входи в роль раньше времени, а то перегоришь на сцене. Ты сама-то откуда сейчас едешь? Мне, кстати, домой.

Вторник, 4 июля, 9.00

Анна Петровна, как обычно, собираясь уходить утром, пошла будить сына, который спал за шкафом, игравшим роль перегородки. С привычным испугом она покосилась на страшные рожи рокеров на афишах на задней стенке шкафа и вдруг обратила внимание на край какой-то плоской коробочки, спрятанной на шкафу. Скорее машинально она взяла коробочку, открыла крышку: в коробочке лежал шприц и ампула. На лице ее выразился ужас: держа коробочку в одной руке, другой она стала что есть силы трясти сына за плечо. Он только замычал, натягивая на голову одеяло.

— Паша, что это такое? Слышишь, я спрашиваю: что это такое?!

— А, что?.. — Он наконец открыл глаза, сразу все понял и испугался.

— Что это такое? Это героин?!

— Да что ты, мама, героин — это порошок, он очень дорогой, а это промедол. Это не страшно, мам, сейчас все колются, я скоро брошу…

Анна Петровна молча положила коробочку на подоконник и заплакала.

Вторник, 4 июля, 10.30

Виктор Викторович надевал мантию, готовясь к заседанию, когда в кабинет постучались и вошли Старшина Зябликов и присяжная Звездина.

— Случилось нечто ужасное! — сказала Актриса с порога театральным шепотом.

— Что такое? — перепугался судья.

— Мне предложили роль. Я вынуждена согласиться, хотя мне так хотелось досмотреть этот суд до конца. То есть, я имею в виду, вынести вердикт. Но я не могу отказаться.

— Совсем никак? — спросил Виктор Викторович, что-то уже прикидывая про себя.

— Да, к сожалению, — сказала она совершенно нормальным, только чуть надтреснутым и усталым голосом, — Мне уже два года никто не предлагал никаких ролей, про меня скоро вообще все забудут. Это мой, может быть, последний шанс еще года два или три удержаться в обойме. К тому же это роль судьи в сериале.

Старшина почесал затылок; выглядел он сегодня немного помято.

— Ну что же, — сказал Виктор Викторович, — Ничего страшного, на то есть запасные присяжные. Кто там у нас следующий?

— Ивакин, — доложил Старшина. — Шахматист. То есть ну…

— Ну, пусть Шахматист, — сказал Виктор Викторович. — С точки зрения закона это тоже ничего. А вы свободны, э-э-э… — он подсмотрел в список на столе, — Елена Викторовна. Вы, я уверен, сможете сыграть судью. Вы очень смешно меня пародировали в комнате присяжных, я потом очень смеялся.

Она вспыхнула, а Старшина непроизвольно широко открыл глаза.

— Нет, правда. Я обязательно буду смотреть ваш сериал и на спектакль приду, если пригласите. Сейчас все процессуально оформим, и вы можете быть свободны.

— Нет-нет, если можно, я со следующего понедельника. Можно?

— Конечно, — сказал судья. — Ну, идите к себе, сейчас начинаем.

Они вышли, а Виктор Викторович стал рыться в карманах мантии. Ничего там не обнаружив, он переложил бумаги на столе, потом заглянул в сейф, из которого Оля только что достала и унесла несколько томов дела и сейчас уже возвращалась за новыми.

— Оля, там в сейфе где-нибудь между томов вам не попадалась записка? — спросил он, глядя на лежавшего на столе зайца, хранителя ключей.

— Записка, Виктор Викторович? Какая записка?

— Ну, записка, обыкновенная такая записка крупными буквами, — сказал судья, — Оля, вы сегодня в котором часу открыли кабинет?

— Как всегда, в половине десятого, Виктор Викторович, — сказала она, стараясь не глядеть на зайца, таращившегося со стола стеклянными глазами.

— И никакой записки на столе вы тоже не видели?

— Нет, Виктор Викторович. Я, правда, выходила к присяжным и за водой цветы полить… — Оля покраснела, она была еще юна и врать как следует не научилась.

— Хорошо, Оля, — сказал Виктор Викторович и дернул себя за ус, сдерживая закипающее бешенство. — А сигареты у нас есть?

— Нет, Виктор Викторович, — пролепетала Оля, почему-то испугавшаяся этого вопроса еще больше. — Я же не курю, и вы же сами тоже уже не курите.

— Да вот, что-то захотелось курить. Вот что, Оля. Вызовите Старшину, пусть подойдет к столу в зале, мне надо с ним кое-что обсудить по списку. А сами идите в буфет и купите мне сигареты. Если есть, то «Лаки страйк». Возьмите деньги.

Приподняв мантию, чтобы не споткнуться о порог, он вышел и уселся за стол под гербом Российской Федерации. К нему уже спешил обеспокоенный Старшина.

— Игорь Петрович, вы поняли, что я вам сказал в кабинете?

— Так точно, — сказал Майор, по-военному глядя судье прямо в глаза.

— А вы раньше не догадывались, что вас могут слушать?

— Никак нет, ваша честь. Я думал, что тайна совещательной комнаты…

— Но вы же работаете со следствием, меня предупредили.

Они секунду изучающе смотрели друг на друга.

— Значит, не до такой степени, — сказал наконец Зябликов.

Вот как. Подслушивают, а ему вообще никто ничего не сказал.

Может, они и вчера, когда приходила прокурорша, тоже на видеокамеру записали?

В зал уже зашла мама Лудова, вежливо поздоровалась с судьей, конвоиры заводили подсудимого в клетку, адвокатесса листала бумаги на столе, и судья для вида тыкал в список карандашом, а говорить им приходилось совсем тихо.

— Записка, которую вы мне передали вчера, пропала. Она украдена.

— Как? — удивился Зябликов, и судья убедился, что удивление было искренним.

— Вот так. Со стола. Это уж просто беспредел. Это ни в какие ворота. Я же не мальчик, можете передать, с кем вы там на связи. Я думаю, ваш шеф достаточно умный человек, это не он, конечно, сделал, это тупо. А Драгунский пусть сейчас напишет новую записку, и вы принесите ее мне до начала заседания.

Старшина подумал несколько секунд и сказал, глядя прямо в глаза судье:

— Во-первых, я никому ничего передавать не буду. Во-вторых, не надо никаких записок. Я поговорю с профессором и постараюсь его в этом убедить. Да он уже и так все понял. Мы все умеем что-то понимать, поэтому не надо нам лишнего шума. Надо просто дослушать дело, и чтобы все было по-честному.

— Меня с понедельника в больницу уложат, — прошептал судья, косясь на дверь, у порога которой, как он видел краем глаза, разговаривали Виктория Эммануиловна и слегка помятая прокурорша. — Пока никому не говорите, а то вы и в понедельник не соберетесь, вам секретарь объявит. Держитесь, Зябликов. Я буду стараться быстро. Надо сохранить коллегию. Мы все должны стараться оставаться просто честными людьми, верно?

— Так точно, — в голос сказал Старшина.