Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Мод Монтгомери

— Все, на что я надеюсь, — это что ты будешь себя хорошо вести. И я буду рада всей душой, когда вся эта суета будет позади, а ты сможешь наконец успокоиться и взяться за дело. А то ты просто неспособна ничем заняться сейчас, когда голова у тебя забита диалогами, стонами и живыми картинами. А что до твоего языка, то просто чудо, что он у тебя еще не износился окончательно.

Аня вздохнула и отправилась на задний двор, где Мэтью колол дрова. Молодой узкий месяц, сиявший с желтовато-зеленого западного неба, заглядывал во двор через голые сучья тополей. Аня устроилась на одном из поленьев и заговорила с Мэтью о предстоящем концерте, уверенная, что найдет в нем благосклонного и благодарного слушателя.

— Ну, я думаю, это будет очень хороший концерт. И конечно же ты хорошо справишься со своей ролью, — сказал он, улыбаясь и глядя сверху вниз в ее оживленное личико.

Аня улыбнулась ему в ответ. Эти двое были лучшими друзьями, и Мэтью не раз благодарил свою счастливую звезду, что не имеет никакого отношения к воспитанию Ани. Это было исключительной обязанностью Мариллы. Если бы он должен был воспитывать Аню, ему, без сомнения, не раз пришлось бы разрываться между чувством и вышеупомянутой обязанностью. А так он мог "портить Аню", по выражению Мариллы, сколько угодно. Но это было, в конце концов, и не такое плохое положение дел: время от времени "оценить по достоинству" так же полезно, как и постоянно добросовестно "воспитывать".

Мэтью пережил неприятные десять минут. Это произошло, когда в сумерки, холодным серым декабрьским вечером он вошел в кухню и присел в углу на ящик с дровами, чтобы снять свои тяжелые сапоги, не подозревая о том, что Аня и несколько ее одноклассниц репетировали в маленькой гостиной диалог "Королева фей". В этот самый момент они гурьбой пробежали через переднюю и вошли в кухню, весело смеясь и болтая. Они не заметили Мэтью, который смущенно отпрянул в тень за ящик с дровами, с сапогом в одной руке и сапожным рожком в другой. Он робко наблюдал за ними в течение тех самых вышеупомянутых десяти минут, пока они надевали шапочки и пальтишки и болтали о диалоге и концерте. Аня стояла среди них с такими же сияющими глазами и такая же оживленная, как они. Но Мэтью внезапно осознал, что было в ней что-то, что отличало ее от подружек. И что беспокоило Мэтью, так это то, что разница, замеченная им, не должна была существовать. Цвет лица у Ани был ярче, глаза больше и лучистее, черты более тонкие, чем у остальных. Даже застенчивый, ненаблюдательный Мэтью мог заметить это. Но разница, которая беспокоила его, не заключалась ни в одном из отмеченных различий. Тогда в чем же она заключалась?

Этот вопрос мучил Мэтью еще долго после того, как девочки ушли под ручку по длинной схваченной морозом тропинке, а Аня уселась за книжки. Он не мог обратиться с этим вопросом к Марилле, так как был уверен, что она скорее всего фыркнет презрительно и заметит, что единственная разница, какую она видит между Аней и другими девочками, так это то, что те иногда помалкивают, а Аня никогда. А это, чувствовал Мэтью, мало ему поможет.

Чтобы разобраться в этой проблеме, он прибег, по обыкновению, к своей спасительной трубке, и как всегда, к большому неудовольствию Мариллы. После двухчасового курения и упорных размышлений Мэтью пришел к решению проблемы. Аня была одета не так, как другие девочки!

Чем дольше Мэтью размышлял, тем больше проникался убеждением, что Аня никогда не была одета как другие девочки… никогда, с тех пор как она приехала в Зеленые Мезонины. Марилла постоянно одевала ее в простые темные платья одного неизменного фасона. Если Мэтью и знал, что есть такая вещь, как мода, то это, пожалуй, было все, что ему было известно; но он был совершенно уверен, что Анины рукава выглядят не так, как рукава других девочек. Он вспомнил стайку Аниных одноклассниц, в окружении которых видел ее в этот вечер, — все в веселых красных, голубых, розовых, белых платьицах — и задумался, почему Марилла всегда одевает ее так мрачно и некрасиво.

Конечно, так, наверное, должно было быть. Марилла лучше знала, что делает, ведь она воспитывала Аню. Вероятно, этим достигались какие-то непостижимо мудрые цели. Но, без сомнения, не будет никакого вреда, если у девочки появится хоть одно хорошенькое платьице — что-нибудь вроде тех, какие обычно носит Диана Барри. Мэтью решил, что он подарит Ане такое платье; ведь это не может рассматриваться как неоправданное вмешательство не в свое дело и не должно вызвать возражений. До Рождества осталось всего две недели. Красивое новое платье будет самым подходящим подарком. И Мэтью со вздохом удовлетворения отложил в сторону трубку и пошел спать, а Марилла, открыв все двери, проветривала дом.

На следующий же день Мэтью отправился в Кармоди покупать платье. Он был решительно настроен быстро покончить с этим делом, но чувствовал, что оно окажется для него нешуточным испытанием. Были вещи, которые Мэтью умел покупать, и при этом мог неплохо поторговаться; но он понимал, что, когда речь идет о покупке платья для девочки, ему придется отдаться на милость продавца.

После долгих размышлений Мэтью решил отправиться в магазин Сэмюэля Лоусона, вместо того чтобы идти к Уильяму Блэру. Правда, Касберты всегда делали покупки только у Блэра; это было для них почти таким же делом совести, как посещать пресвитерианскую церковь и голосовать за консерваторов. Но у Уильяма Блэра были две дочери, которые часто обслуживали покупателей, и Мэтью боялся их как огня. Он мог ухитриться сделать покупку и у них, когда точно знал и мог просто указать, чего хочет, но в таком деле, где требовались объяснения и консультации, Мэтью желал, чтобы за прилавком стоял мужчина. Так что он пойдет к Лоусону, где его встретит Сэмюэль или его сын.

Увы! Мэтью не знал, что в связи с недавним расширением своего торгового дела Сэмюэль тоже нанял продавщицу. Это была племянница его жены, элегантная юная особа с высокой прической в стиле «помпадур» большими живыми карими глазами и необыкновенно широкой и обескураживающей улыбкой. Одета она была щегольски, а на руках носила по нескольку браслетов, которые сверкали, гремели и звякали при каждом ее движении. Обнаружив ее за прилавком, Мэтью уже был охвачен смущением, а от звона браслетов он в один миг потерял всякое соображение.

— Чем могу служить, мистер Касберт? — спросила мисс Люсилла Харрис, весело и кокетливо, легко похлопывая по прилавку обеими руками.

— Есть у вас какие-нибудь… ну… ну… ну вот, скажем, садовые грабли? — запинаясь, вымолвил Мэтью.

Мисс Харрис взглянула несколько удивленно, что, впрочем, естественно, если слышишь, как человек интересуется садовыми граблями в середине декабря.

— Кажется, у нас осталась одна или две штуки, — сказала она, — но они наверху, на складе. Сейчас схожу и посмотрю.

Во время ее отсутствия Мэтью собирал свои растрепанные мысли и чувства для новой попытки.

Когда мисс Харрис вернулась с граблями и радостно вопросила: "Еще что-нибудь, мистер Касберт?" — Мэтью собрался с духом и отвечал: