Аня из Инглсайда - Люси Мод Монтгомери

Посвящается У. Дж. П.

— Какой белый сегодня лунный свет! — сказала Аня Блайт, обращаясь к себе самой. Она шла к парадной двери дома Дианы Райт по садовой дорожке, на которую, кружась в бодрящем, пахнущем морем воздухе, падали лепестки цветов вишни.

Она на мгновение остановилась, чтобы обвести взглядом холмы и поля, любимые ею с давних пор. Дорогая Авонлея! Глен святой Марии давно стал ее родным домом, но в Авонлее было то, чего не могло быть в Глене. Ее собственные призраки встречали ее на каждом шагу… поля, по которым она когда-то бродила, радостно приветствовали ее… незатихающие отголоски прежней милой жизни звучали вокруг… куда бы она ни взглянула, со всем были связаны какие-нибудь дорогие сердцу воспоминания. Тут и там в таких знакомых ей садах цвели душистые, яркие розы прежних лет. Аня всегда любила возвращаться домой в Авонлею — даже тогда, когда, как на этот раз, причина визита была печальной. Они с Гилбертом приехали на похороны его отца, и Аня осталась на неделю в Зеленых Мезонинах — Марилла и миссис Линд ни за что не соглашались на то, чтобы она уехала от них так скоро.

Ее прежняя комнатка в мезонине всегда была приготовлена для нее, и, войдя в нее в вечер своего приезда, она увидела, что миссис Линд поставила там для нее большой, по-домашнему прелестный букет весенних цветов. Аня опустила в него лицо и почувствовала, что он хранит весь аромат незабытых лет. Здесь, в этой комнатке, ее ждала та Аня, какой она была прежде. Давняя глубокая радость шевельнулась в ее сердце. Комнатка в мезонине приняла ее в свои объятия. Аня с нежностью и любовью смотрела на свою старую кровать, на одеяло с узором из листьев яблони, которое миссис Линд связала на спицах, и на безупречно белые наволочки, обшитые замысловатыми кружавчиками, которые миссис Линд связала крючком… и на плетеные коврики Мариллы на полу… и на зеркало, что когда-то отражало лицо маленькой сироты с гладким, без единой морщинки, детским лбом — сироты, которая, наплакавшись, уснула здесь в тот памятный первый вечер. И, забыв, что она счастливая мать пятерых детей и что в Инглсайде Сюзан Бейкер снова вяжет таинственные крошечные башмачки, Аня Блайт почувствовала себя Аней из Зеленых Мезонинов.

Она все еще глядела с мечтательной улыбкой в зеркало, когда в комнату вошла миссис Линд — она принесла чистые полотенца.

— Так приятно, Аня, когда ты снова дома, вот что я вам скажу. Вот уже девять лет с тех пор, как ты уехала, но мы с Мариллой по-прежнему скучаем о тебе. Правда, здесь не так одиноко с тех пор, как Дэви женился. Милли — чудесная крошка… Какие пироги она печет! Вот только любопытна донельзя… Но я всегда говорила и всегда буду повторять — другой такой, как ты, нет.

— Ах, миссис Линд, но это зеркало не обманешь. Оно говорит мне без обиняков: ты уже не та молоденькая девушка, какой была когда-то.

— Цвет лица у тебя сохранился прекрасный, — утешила миссис Линд. — Разумеется, ты никогда не была такой уж румяной…

— Во всяком случае, у меня еще нет даже намека на второй подбородок, — весело продолжила Аня. — И знаете, миссис Линд, я так рада, что моя старая комнатка помнит меня. Мне было бы очень больно, если бы когда-нибудь, вернувшись сюда, я поняла, что она меня совсем забыла. И это так чудесно — снова видеть, как над Лесом Призраков поднимается луна.

— Она похожа на громадный золотой шар, висящий в небе, правда? — заметила миссис Линд, чувствуя, что предается буйным поэтическим фантазиям, и радуясь, что ее не слышит Марилла.

— Вы только взгляните на те островерхие ели, темнеющие на ее фоне… и на березы в долине, все еще протягивающие руки ветвей к серебристому небу. Теперь это большие деревья, а ведь они были совсем молоденькими, когда я приехала сюда… От этого я и вправду чувствую себя немного постаревшей.

— Деревья, как дети, — вздохнула миссис Линд. — Просто невероятно — стоит повернуться к ним спиной, как они тут же вырастают. Взять хотя бы Фреда Райта — ему только тринадцать, а ростом он почти с отца… К ужину у нас горячий куриный паштет, а еще я напекла для тебя моего лимонного печенья… Можешь смело ложиться в эту постель. Я проветрила простыни сегодня, но Марилла не знала об этом и проветрила их еще раз, а Милли, не зная, что все уже в порядке, сделала то же самое и в третий… Надеюсь, Мэри Мерайя Блайт завтра наконец уедет — она всегда находит большое удовольствие в любых похоронах

— Тетя Мэри Мерайя — Гилберт всегда называет ее тетей, хотя она лишь двоюродная сестра его отцу — неизменно обращается ко мне «Ануся», — содрогнулась Аня, — а когда увидела меня впервые после того, как я вышла замуж за Гилберта, сказала: «Очень странно, что Гилберт выбрал тебя, — вокруг было столько привлекательных девушек». Возможно, именно поэтому мне она так не нравится. И я знаю, что Гилберт тоже далеко не в восторге от нее, хотя он слишком привержен к своему семейству, чтобы признать этот факт.

— Гилберт задержится здесь?

— Нет. Ему придется вернуться в Глен завтра вечером. Из-за похорон отца он покинул пациента в критической стадии болезни.

— Конечно, почти ничто не держит его в Авонлее с тех пор, как в прошлом году умерла его мать. Старый мистер Блайт так и не оправился после ее кончины — считал, что лишился всего, ради чего стоило бы жить. Блайты всегда были такими — слишком привязанными к земному. Право, становится грустно, как подумаешь, что никого из них не осталось в Авонлее. Такая замечательная старая семья! Но зато Слоанов здесь сколько угодно. Слоанами они всегда были, Слоанами и останутся — на веки вечные, аминь.

— Сколько бы ни было здесь Слоанов, я все равно выйду после ужина погулять по старому саду при луне. Потом мне, вероятно, все же придется лечь в постель — хотя я всегда считала, что спать в лунную ночь значит зря терять чудесное время, — но я непременно проснусь пораньше, чтобы увидеть, как первый робкий утренний свет забрезжит над Лесом Призраков. А потом небо станет коралловым, и вокруг будут порхать малиновки… может быть, на подоконник опустится маленький серый воробышек… и в саду засверкают золотом и аметистами анютины глазки…

— А всю клумбу июньских лилий съели кролики, — с грустью сообщила миссис Линд, спускаясь тяжелой поступью по лестнице. Она испытывала тайное чувство облегчения от того, что не надо больше говорить о луне. Аня всегда была чуточку странной в этом отношении. И надежда на то, что с возрастом она изменится, уже не казалась оправданной.

Диана шла по дорожке навстречу Ане. Даже в тусклом лунном свете было видно, что ее волосы по-прежнему черны, щеки румяны, а глаза ярки. Впрочем, лунный свет не мог скрыть и того, что она стала немного полнее, чем в прежние годы, — а Диана никогда не была из тех, кого в Авонлее называют тощими.

— Не беспокойся, дорогая, я лишь на минутку…

— Как будто это могло меня обеспокоить! — Диана взглянула на нее с упреком. — Ты же знаешь, я гораздо охотнее провела бы вечер с тобой, чем идти на этот свадебный ужин. Я еще не нагляделась на тебя, не наговорилась с тобой, а послезавтра ты уже уезжаешь. Но женится брат Фреда… ты же понимаешь, мы не можем не пойти.