Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть - Роб Данн

У нас до сих пор есть надпочечники и мозжечковая миндалина, переводящие наши восприятия на язык подсознательных реакций организма. Эти структуры сохранились у нас несмотря на то, что мало у кого из нас есть шанс быть съеденным погнавшимся за нами хищником. Наш страх (и его неизменный спутник – ярость), который регулируется этими органами, привел к тому, что мы убили всех животных, которые вызывали в нас этот страх. Но чем теперь прикажете заняться сигнальной системе и эластичным кровеносным сосудам, призванным вызывать у нас чувство страха?

Одна из точек приложения этого страха – наша потребность в книгах и фильмах ужасов. Вспомним вампиров и Фредди Крюгера из «Кошмара на улице Вязов». Каждая такая история приводит нас в ужас и запускает в нашем организме все те биохимические реакции, которые происходили в старину, когда тигры бродили у околиц наших деревень. Теперь же нам приходится покупать стимулы, запускающие реакцию страха, словно для того, чтобы напомнить самим себе, как работает эта система, гонящая кровь по сосудам для того, чтобы мы могли быстрее бежать.

Другая реальность условий окружающего нас мира заключается в том, что системы, некогда порождавшие в нас страх, действуют теперь в ситуации, когда стимулы исходят не от непосредственных, а от удаленных угроз. Мы смотрим новости и слышим о совершенном где-то жестоком убийстве. Мы думаем о семейном бюджете и опасаемся за свое благополучие. Эти диффузные страхи порождают те же реакции, что и тигры, но теперь это хроническое состояние, мы боимся не так сильно, как раньше, но зато каждый день. Наши нынешние страхи не разрешаются, они лишь порождают тревогу и стресс. Треть всех взрослых людей в нашем обществе страдает тревожными расстройствами, вызванными этим аномальным страхом. При длительном воздействии такой беспричинный страх может привести к депрессии и другим заболеваниям, обусловленным стрессом, а также к сокращению жизни. Наши хронические беспричинные страхи вызывают хронический стресс и состояние угнетенности, а это отнюдь не способствует долголетию. Мы можем сколь угодно часто просыпаться среди ночи в холодном поту, стремясь убежать от просроченных кредитных карт, но мы никогда от них не убежим. Наш бесплодный гнев, в свою очередь, может привести к чему угодно – начиная с домашнего насилия и заканчивая войной. Мы реагируем на хронический страх и злость, принимая лекарства и покупая продукты, которые стимулируют эти древние части мозга.

Но не только стресс и тревожность с многочисленной свитой сопутствующих заболеваний являются симптомами нашего древнего инстинкта, заставляющего нас бежать или цепенеть в присутствии хищников или других опасностей. «Фобия» – это слово обозначает страх перед теми вещами, которых мы не должны бояться. Поражающие нас современные фобии суть проявление древнего страха, для которого в цивилизованном мире не осталось причин. Вместе с фобиями нас подстерегает паника и посттравматические стрессовые расстройства, которые тоже обусловлены сигналами страха, мечущимися между клетками нашего мозга.

Некоторые люди больше, чем другие, предрасположены к вредным влияниям призрачных тигров и леопардов, легче впадают в состояния, вызванные этим остаточным страхом. Отчасти такая разница обусловлена генетически, а иногда более сложным образом зависит от приобретенного в детстве или во взрослом состоянии опыта. Возможно, вы относитесь к тем счастливчикам, которые спокойно спят по ночам и не таят злость и страх в своем сердце (точнее сказать, в мозжечковой миндалине). Возможно, ваш страх оправдан и имеет вполне реальные причины. В таком случае, вы тоже принадлежите к меньшинству. В контексте наших современных страхов и агрессии большинство реакций адренальной системы перестали быть адаптивными (приспособительными). Эти реакции уже не соответствуют современным условиям и не поддаются разумному контролю, и мы в поисках тихой гавани начинаем пичкать себя препаратами – либо официально разрешенными лекарствами (которые снимают тревогу, но бессильны против фобий и паники), либо легкими наркотиками, которые усмиряют хищников, до сих пор бродящих по джунглям нашего мозга. Официальные лекарства обходятся нам в миллиарды долларов в год. Наркотики обходятся еще дороже – они разрушают быт, благосостояние и саму жизнь. Некоторые полагают, что в будущем мы сумеем утихомирить действие генов, вызывающих страхи, фобии, тревожность и агрессию. Другими словами, вероятно, мы на генетическом уровне усвоим, что тигры, которые мерещатся нам на каждом шагу, давно исчезли. Между тем мы действительно практически уничтожили реальных тигров, обитающих в реальном мире. Приходя в зоопарки, мы не можем оторвать от них глаз, пытаясь вспомнить, какие чувства они когда-то в нас вызывали. Мы смеемся, видя, как они тщетно грызут зубами прутья клеток. Но при этом по нашим спинам пробегает невольный холодок, потому что в глубине наших тел, спрятанная под слоем жира и мышц, таится страшная память. Наш организм прекрасно помнит то, что, возможно, забыл сознающий разум. Так будет еще долго. Пройдет много лет после того, как исчезнет последний тигр, но мы все равно будем их помнить, и страх перед ними, включив адренальную систему, будет время от времени будить нас по ночам. Но эта неприятность еще не конец истории. Хищники придали форму нашему страху, но этим их влияние не ограничивается. В нас оставили заметные следы и их звериные инстинкты, которые определяют то, как мы слышим и обоняем окружающий нас мир, то есть, другими словами, как мы строим мир, в котором живем. Хищники создали все, что мы теперь хотим изменить, ориентируясь при этом на восприятия, преломленные нашими органами чувств.

Представьте себе, что в мире все вдруг изменилось. Представьте себе, что вы способны видеть более мелкие и удаленные предметы, чем видите сейчас. Вообразите, что ваше обоняние неимоверно обострилось. Каждый вид создает свой мир согласно сигналам, поступающим от органов чувств. Птицы и пчелы видят в ультрафиолетовой части спектра. Муравьи различают на небе полосы поляризованного света. Змеи видят тепловое излучение, с помощью обоняния улавливают присутствие в воздухе самых разнообразных веществ и кожей чувствуют вибрацию приближающихся шагов. Мы неспособны на такие нюансы восприятия, если не пользуемся специальными инструментами, которые смогли изобрести, но эти восприятия не являются нашими субъективными ощущениями. Мир, образ которого сотворили в мозге наши чувства, является почти исключительно визуальным, все остальные ощущения играют здесь лишь вторичную, вспомогательную роль. Они статисты в великом фильме нашей жизни. Посмотрите на стул, на котором вы сидите. Посмотрите на стены вашей комнаты. Вы выбрали именно этот стул и эти обои из-за их цвета и – в меньшей степени – их текстуры. Вы не выбирали их по вкусу, запаху или руководствуясь любой другой зрительной информацией, которая доступна многим животным, но не нам.

Наши глаза не просто ведут нас. Они руководят нашими действиями. Играя на пляже, дети выбирают для игры раковины по их цвету и форме, и точно так же мы – как вид – выбирали живые существа как объекты нашего воздействия. Шиповник обладает изумительным запахом, но розы, которые мы выводим и выращиваем, пахнут намного слабее, а порой и вовсе лишены запаха. Мы предпочли визуальную красоту красоте аромата из-за свойств наших глаз. Такой выбор мы делали всегда и повторяем его снова и снова. Мы изгоняем из наших городов крупных, бросающихся в глаза животных – например, койотов, – но обращаем намного меньше внимания на мелких животных, которые спокойно гуляют по нашим городам ночью, прячась в тени стен. Мы убиваем безвредных полозов и медянок, потому что они большие, черные и мы хорошо их видим; в то же время мы сравнительно безболезненно терпим тараканов и клопов, не говоря уже о более мелких организмах, которых мы не замечаем, но присутствие которых стало бы очевидным, обладай мы большей сенсорной чувствительностью. Мы игнорировали присутствие микробов до тех пор, пока нам не сказали, что они повсюду, – и тогда мы обрушились на них всей своей мощью (правда, уничтожить мы можем только тех микробов, которые чувствительны к нашим лекарствам). Иными словами, все способы, какими мы меняли мир и в особенности – виды животных, с которыми нам приходилось взаимодействовать, были способами визуальными. Более того, так как в нашем восприятии мира стало доминировать зрение, некоторые из остальных наших чувств попросту атрофировались. Гены, отвечающие за восприятие запахов, постепенно теряют свою значимость и выпадают из нашего генома. Мы сейчас различаем гораздо меньше запахов, чем наши предки. Однако зрение наше стало удивительно мощным. Вопрос заключается лишь в том, как и почему у нас развилось именно зрение. Сейчас, когда вы читаете эти строки, ваши глаза – глаза, возникшие под жгучим африканским солнцем, – отчетливо различают мелкие линии букв, скользят вдоль «у» и огибают «ш». Такие способности наших глаз и их влияние на наш образ жизни заслуживают отдельного объяснения. Практически исчерпывающее объяснение (во всяком случае, то, каким мы располагаем) было дано женщиной по имени Линн Исбелл и змеями.