Кибершторм - Мэтью Мэзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это пять. Где шестой?
– Я насчитал только пять! – сказал я, проверив еще раз.
– Черт! – завопил Чак. – Свяжи их. Он где-то здесь.
Мы загнали пятерых пленников в маленькую спальню моей квартиры и связали. К этому моменту прибыли Ирина и Александр, толкая перед собой человека, на которого напали из засады на лестнице.
– Где Пол? – спросил Чак у одного из мужчин. Я вспомнил, что видел его на фотографии – именно он ударил Чака.
Он понял, что мы его узнали.
– Остался в коридоре. Пожалуйста, не убивайте.
– Где, на лестнице?
Человек кивнул.
– Зачем?
– Сказал, что будет нас прикрывать, – чтобы никто к нам не подкрался.
Чак выругался, потирая шею пистолетом.
– Зачем вы пришли? Вы что, какая-то банда?
Человек пожал плечами.
– Он сказал, что у вас полно вещей, еды, снаряжения…
– Но к вам он не присоединился?
– Он говорил, что на ноутбуке наши фотографии, – тихо добавил мужчина – на которых мы, ну, вы понимаете, делаем разное…
– Черт, – пробормотал Винс.
Он выглянул из-за угла в коридор – и обмяк.
– Кто-то забрал ноут.
– Значит, вы пришли за ним?
Мужчина кивнул.
– Что будем делать с пленниками? – спросил я. – Пять лишних ртов мы кормить не сможем.
– Кормить? – рассмеялся Чак. – Оставим их здесь, но кормить не будем. Если это продлится больше нескольких недель, тогда, наверное, отпустим. А пока они останутся здесь.
Опасность на какое-то время миновала, и я отправил сообщение Лорен и Сьюзи, чтобы возвращались. Тони и Чак помчались осматривать дом в поисках Пола, но я знал, что они его не найдут. У меня было такое чувство, что в сети он тоже не появится.
– Так что с ними делать? – крикнул я вдогонку Чаку.
– Оставь их мне, Михаил, – негромко ответила Ирина. Мы с Винсом повернулись к ней и Александру. – У нас есть кое-какой лагерный опыт.
– Приятно наконец-то оказаться по другую сторону «колючки», – добавил Александр с улыбкой.
Я подвигал во рту стеклянную бусину.
Кто сказал, что посасывание камушков уменьшает голод?
Лучше выплюнуть.
Снова пошел снег, и я этому даже обрадовался. Мы с Чаком шли рано утром по Девятой авеню – хотели взглянуть на его пикап, проверить, сработает ли идея Винса. Всю боль и грязь, в которые превратился город, прикрыло чистым белым ковром.
Мы почти не разговаривали, погрузившись в свои мысли, слушая ритмичный хруст и поскрипывание свежего снега под ногами.
В сообщении, разосланном вчера вечером по сети, говорилось, что американцы не съедают примерно половину продуктов, купленных в магазине. Даже раньше я счел бы это напрасной тратой, а сейчас подобное поведение казалось невообразимым. Ковыляя по снегу, я вспоминал всю еду, которую раньше выбрасывал из холодильника через несколько дней.
Лорен знала, что я даю ей порции побольше, но не возражала.
Мне было стыдно за эти жалкие обеды, я чувствовал, что не могу обеспечить семью, однако Лорен всегда улыбалась и целовала меня так, словно я устроил им удивительный пир. Даже один чипс «Доритос» превратился в сокровище, и я, словно белка, сберегал для нее все, что мог.
«Все равно у меня несколько лишних килограммов, так почему бы и нет?» – думал я. Однако к голоду я оказался не готов и инстинктивно стал есть то, что хотел оставить для нее. Желудок начинал саботировать решения разума.
– Смотри сюда, – тихо сказал Чак, когда мы добрались до угла Четырнадцатой улицы.
Он указал на то, что когда-то называли гостиницей «Ганзеворт». В последний раз мы выбирались в центр две недели назад.
Город едва можно было узнать.
На углу Девятой авеню и Четырнадцатой улицы, прямо у магазина «Эппл», был городской парк. Раньше я часто заходил в него, чтобы выпить кофе и поглазеть на прохожих. Сейчас верхушки маленьких деревьев одиноко торчали из сугробов, а покрытые снегом светофоры находились на уровне головы, над грудами замерзшего мусора.
Клиновидное здание на углу Девятой авеню и Хадсон-стрит висело в пространстве, похожее на нос корабля, а мусор и снег рядом с его стенами напоминали воду, выходящую из темных глубин. Посреди «корабля» торчал обгоревший остов; над каждым разбитым окном – разводы копоти, почерневшие стены – свидетельство бушевавшего внутри пожара.
У входа в гостиницу – ничуть не пострадавший щит с рекламой дорогой водки. С него нам улыбались мужчина в смокинге и женщина в облегающем черном платье – инородные существа, которые смеются, глядя на руины, и пьют, радуясь нашим несчастьям.
Краем глаза я заметил какое-то движение – кто-то смотрел на нас из окна на втором этаже магазина «Эппл». За окнами виднелась комната, до потолка набитая мусором. Затем там появился еще один человек и тоже уставился на нас.
Я потянул Чака за руку.
– Пойдем уже.
Он кивнул, и мы двинулись дальше.
Мы путешествовали налегке, без вещей – у нас не было ничего, что могло показаться ценным. Никаких рюкзаков и свертков; одежда – самая ветхая, которую удалось найти. На виду было только оружие – мой пистолет в кожаной кобуре и винтовка на плече у Чака.
Оружие давало понять наблюдавшим за нами людям: мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Я чувствовал себя, словно стрелок с Дикого Запада в ледяном поселении, где не действуют никакие законы.
С тех пор, как три дня назад на Пенсильванском вокзале обнаружили холеру и закрыли все центры помощи, упадок в холле нашего дома резко усилился.
Ежедневные походы за продуктами и водой создавали определенное расписание, распорядок дня; у большинства людей была причина встать и двигаться. Теперь же они неподвижно лежали на кроватях, диванах и креслах, полностью отрезанные от внешнего мира.
Но дело было не только в этом.
Еще несколько дней назад мы плыли по течению. Люди обходились тем, что удавалось найти, – остатками еды, чистой одежды, постельного белья и одеял. Однако все ресурсы подошли к концу – одежда, белье и одеяла стали грязными и завшивленными, а последние остатки продуктов в квартирах исчезли.
Что более важно, наш метод добычи питьевой воды из снега хорошо работал в первую неделю, неплохо – во вторую, а на третью дела уже были безнадежны. Бочки и контейнеры для воды, так же как и снег, стали грязными.
Первоначально мы посадили людей, вернувшихся с Пенсильванского вокзала, в карантин, однако после поимки банды Пола о правильном намерении забыли. К тому моменту мы – шестеро – держали на мушке почти тридцать человек, да и как определишь, есть у кого-то холера или нет. Все так или иначе чем-то болели, а у большинства начался понос от грязной воды.