Поступление - Макар Ютин

Последнее, кстати, не требует такой точности, которую я сдуру решил себе прокачать. Достаточно запитывать области вроде: "кулака", "руки", "плеча", "лба" и так далее, но без исключений. Я пока так не могу, слишком сосредоточился на микроконтроле. Бедра, поясница, горло и внутренние районы ног пока мне не дались.

— Сразу ни на что не рассчитывай, — Сказал мне дядя, — Эта пилюля лишь улучшит общий уровень твоей системы циркуляции духовной энергии и тела вообще. Уберет микротравмы, зажатости, улучшит ток маны, укрепит стенки каналов, ускорит закрепление шаблонов циркуляции для твоих заклинаний и так далее.

Почему это так важно? Потому что даже не слишком усердный ученик примерно за год достигнет с помощью этой пилюли нужного уровня. А более старательные люди значительно ускорят собственный прогресс. Например, в точечном воздействии энергии на тело. Или в изучении заклинаний. Ритуалы, кстати, тоже начинают проще даваться. Иногда такую пилюлю пьют даже опытные маги специально перед важным таинством. Но это редкость, слишком дорого.

В подобном ключе мы проговорили не меньше получаса. За это время я успел искупаться в ручье, мысленно попрощаться с футболкой, на которую Сэймэй умостил свой зад, все-таки подбить мелкую пичугу камнем и тут же ее ощипать, пускай даже методом проб и ошибок.

Наконец, все дела на поляне я сделал, силки (пустые, хмык) собрал обратно, после чего дядя нехотя поднялся и пошел обратно к лагерю, продолжая, впрочем, свой рассказ о невероятной крутости этой уберпилюли. На все робкие и не очень попытки узнать побочный эффект он мерзко усмехался, а затем моментально переводил тему.

В лагере нас уже ждал Отто. Он подогнал автомобиль прямо к моей палатке, разложил стол со стульями и уже заканчивал жарить на гриле какие-то овощи. Я торжественно передал ему ощипанную птицу, которую он не менее торжественно выкинул куда-то в сторону выгребной ямы.

— У нее мясо вонючее, Кодзуки-сан, — Вежливо сказал водитель в ответ на мой дергающийся глаз, — Даже хищники лишний раз не жрут.

— А, забудь о ней, — Сэймэй сходу шваркнул кусок мяса на раскаленные угли, довольно осклабился от брызнувшего жира, потянулся за бутылкой вина. Я же с тоской наблюдал за намечающимся завтраком, который мне не суждено отведать.

— Хватит изображать из себя китайца в Нанкине, помоги лучше Отто накрыть на стол. Сегодня твой последний день с этим комплексом, так что мясо можно и даже нужно.

После этих слов мой поутихший энтузиазм и обильная слюна вознеслись к небесам. Наверное поэтому я и не заметил странный взгляд своего дяди. Кто знает, может, встреться я с ним глазами, то убежал бы без оглядки из этого места. И никакие машины, косули, похитители или йокаи меня бы не догнали. Потому что в глубине глаз Сэймэя редкими самоцветами искрилось сочувствие.

Здоровье без силы — то же, что твердость без упругости.

Козьма Прутков

Вкус пилюли вверг меня в недоумение. Наверное, так могло пахнуть нагретое серебро, если бы человеческие органы оказались способны уловить столь тонкие материи. Жидкая кондиция почти не ощущалась — зелье влилось меня одним студенистым комком, глухо ухнуло в недра желудка и начало медленно распространяться по организму, попадая в кровь, забираясь под кожу, ломаными линиями уходя к тканям и органам.

— Чего ты ждешь? Иди вперед. Твой последний день занятия на клановом комплексе, — Сэймэй неожиданно мягко подтолкнул меня в спину, а Отто чуть ли не за руку отвел к зияющему провалу входа.

Я не чувствовал себя заторможенным, хотя, безусловно, им являлся. Нет, что-то куда более неприятное сковало мои движения. Страх, тревожность, щепотка сожаления и глухая ностальгия — десятки эмоций смешивались на участке где-то между животом и солнечным сплетением.

Перед самым входом в комплекс на меня напал настоящий ступор. Пришлось буквально переступать через себя, стискивать зубы, приказывать ногам сгибаться и тащить непослушное тело внутрь.

"Как я вообще должен в таком состоянии тренироваться? Мне наваляет даже боксерская груша или манекен для дзюдоистов!" — Остатки прошлого возмущения поднялись в моей душе мрачным огнем, но тут же оказались перемолоты прежним негативом и присоединились к моей прекрасной Леди Тревожность.

Впрочем, тугой комок злости растворился без следа, стоило мне войти внутрь. Странно, но ни одна палка на входе не стала долбить меня по загривку. Ни один выверенный механизм не попытался подсечь мне ноги, хлестнуть канатом по шее, внезапно испугать светозвуковой вспышкой, обжечь горячим паром.

Я совершенно привычным образом зашел в лабиринт, сделал пару шагов и нерешительно остановился. Потому что редкий, обманчивый свет так и не думал загораться. Вместо этого подтянулись совершенно другие источники. Слабые, недостаточные даже для придания предметам очертаний, но мое болезненно обострившееся зрение с лихвой перекрыло эти недостатки.

Я помотал головой, несколько раз зажмурился, привыкая к рези и навязчивой контрастности черно-белого мира вокруг, а потом замер. Потому что никаких тренажеров и механизмов вокруг меня больше не существовало. Неожиданно для себя, я оказался совершенно в другом месте.

Исчезли стены, переплетения деревянных механизмов, скрытые шестеренки, обманки, ниши, мягкий скрип бамбуковых сочленений вкупе со свистом железных "клювов" и металлических искр от соприкосновения орудий с полом. Вместо этого пространство словно бы расширилось, скакнуло вверх и вниз.

Блеклые, прерывистые огоньки светильников сменились отражением Луны сквозь решетку. Плоский трепещущий блин на маленьком куске черной поверхности сточных вод. Свежее весеннее утро сменилось ледяной русской зимой. Я снова стоял в той зловонной клоаке, в которую упал в прошлой жизни. Снова дергался, извивался как червяк верхней половиной своего тела, провалившись в канализационный люк.

Мои ноги, как и в тот раз, жгло холодной водой и сводило судорогой, горела огнём застрявшая в щели толстого ледяного налета поясница, скрипело железо в глубине туннеля, бегали и пищали крысы, шелестели панцири насекомых, а где-то далеко мигала оранжевым светом маленькая аварийная лампочка.

И вот сейчас, в первый раз за мою бытность Кодзуки Кано, я впал в самую настоящую истерику. Я рвался из плена ледяной ловушки как медведь из капкана, я ревел, орал, рыдал, звал всех, до кого мог дозваться. В тот момент мне было наплевать на гордость, репутацию, честь и совесть. Нет, лишь бы не опять, лишь бы не очередная смерть в зловонной клоаке, не ужас от потери конечностей, не зверский голод, не вкус тухлой канализационной воды с плавающими в ней тушками мертвых зверьков и городскими нечистотами.

Кажется, мое зрение двоилось. Я одновременно видел и изморозь на стенах тоннеля, и росчерки бешено вращающихся бамбуковых лопастей. Наблюдал за агонией коренастого, совершенно некрасивого человека глубоко за сорок и четкими, выверенными движениями молодого парня с плавной, породистой физиономией.