Восемь Фаберже - Леонид Бершидский

– Не извиняйся. Это так дешево. – В ее голосе послышалось прежнее раздражение. – Мы возьмем машину, поедем кататься. В Одессу. Я никогда там не была. Ты можешь мне обещать, что не ввяжешься ни в какую дурацкую стрельбу? Это не твое совсем. Ты не можешь влезть в шкуру Молинари.

– Я знаю. Наверняка можно без стрельбы.

– Ты уже купил билет?

– Нет. Я не могу уехать, поссорившись с тобой.

– Мы не ссорились. Это у меня… Бунт против реальности.

– Спасибо. Не отпускай Анечку от себя, ладно? Она безбашенная, наломает дров. В самом деле поедет искать генерала.

– Не уверена, что она будет меня слушать. Мало ли что у нее на уме. Может еще увязаться за тобой.

– Я тоже об этом подумал.

Они услышали Алин плач. Штарк отпустил жену.

– Ну, иди уже, покупай билет, – сказала она, вставая. – Только, Ваня, не забывай, что ты не один, ладно?

Лос – Анджелес, 1973 год

Она догадывалась, почему Хаммер назначил собеседование в «Беверли Хилтоне», а не в вествудском офисе «Оксидентал петролеум». Но не хотела додумывать свою мысль до конца: посмотрим, как пойдет.

– Искусство для меня – не бизнес и не страсть, – объявил Арманд, усадив ее на диван. Сам он не сел, а пустился расхаживать по номеру. Она призналась себе, что так ей легче смириться с его грузной фигурой. Росточка он небольшого, а весит не меньше фунтов двухсот, и к тому же он очень немолод – эти морщины, складки кожи на лице, ему никак не меньше семидесяти. Но – такие стремительные движения, как у крупного хищника!

– Искусство для меня, – продолжал он, – способ… вы можете рассмеяться мне в лицо, и да, я знаю, что это прозвучит высокопарно, – это способ обрести бессмертие. Остаться в вечности. Я хочу собрать такую коллекцию, чтобы имена великих мастеров после моей смерти ассоциировались с моим именем. Ведь я, вы знаете, всерьез занялся коллекционированием совсем недавно, хотя моя галерея существует с конца двадцатых, и я продал, наверное, больше предметов искусства, чем кто-либо в Америке. Я был профаном, меня высмеивали критики. Когда я впервые выставил мою коллекцию в Вашингтоне, один написал: «Никогда еще такие хорошие художники не были представлены такими плохими картинами». – Хаммер усмехнулся и взглянул на нее: оценит ли она его способность смеяться над собой. Но она слушала с неизменной серьезностью, и сама ее поза – сурово сдвинутые колени, безупречно прямая спина – говорила о строгости и сдержанности. – Я нанял экспертов, мне посоветовали избавиться от половины моей коллекции. Один из этих молодчиков заявил мне в лицо, что я понимаю в искусстве не больше, чем Аль Капоне. Но я не уволил его, я следовал всем рекомендациям, и теперь у меня действительно одна из лучших в мире коллекций.

Он замолчал, походил еще по комнате своей звериной походкой. Она старалась не следовать за ним взглядом.

– Но этого мало, – снова обернулся он к ней. – Коллекцию надо развивать; надо, чтобы она получила признание, выставлялась в лучших музеях. Я не могу все делать сам. Мне нужен человек, способный выполнить эти задачи. Поэтому я обратился к вам.

Только сейчас она начала понимать, что никакое это не собеседование, что она единственный кандидат. Но на какую, собственно, должность?

– В тридцатые годы, когда я продавал сокровища… – он осекся, не произнес фамилию, – сокровища русского искусства, у меня работал князь Михаил Гундоров. Вам знакомо это имя?

Она пожала плечами. Вот отец ее, тот разбирался в генеалогии знатных русских родов. Ей – не было надобности. Тот мир ушел, а в нынешнем место ее семьи оказалось еще более неопределенным, чем у большинства других людей. Даже настоящей родины у нее не было, хотя появилась на свет она здесь, в Калифорнии.

– Наш князь Михаил был вроде бы очень древнего рода, – продолжал Хаммер. – Его родители жили в замке в Германии. Но он был, кажется, третий или четвертый сын, и беден, как церковная мышь. Ни на какое наследство он рассчитывать не мог, зато у него имелись связи и титул. И вот он работал у меня… князем. Расхаживал по галерее и просто вел себя, как князь. Иногда, может быть, что-то деликатно советовал покупателям. Но, знаете, его присутствие окупилось сторицей. Он примирил со мной русских эмигрантов. Для них было неприемлемо, чтобы какой-то еврей из Бронкса, – тут он пристально посмотрел на нее: знает ли она вообще, что он еврей? – чтобы какой-то жид торговал их национальными святынями… бывшей собственностью императора… Но когда еврею помогает князь – ничего, это уже почти нормально.

– Вам снова нужен человек, который будет «работать князем»? – впервые заговорила она.

– О нет, нет, нет. Вы меня неправильно поняли. В тридцатые годы у меня было торговое предприятие. Я раздобыл в Москве клейма Фаберже – оригиналы, – которые его фирма ставила на свои творения. Если бы вы знали, на скольких фальшивках теперь есть оттиски этих инструментов! Мне даже смешно вспоминать, что мы вытворяли в то время. Сейчас-то я уже могу признаться, что у меня не было ни гроша за душой. Но я ездил в галерею на «Роллс – Ройсе», да. Нужно было, чтобы меня принимали всерьез. Я заговорил о тех временах, чтобы вы поняли, как изменился я с тех пор, как изменились мои задачи. С вашим блестящим образованием – и с вашей фамилией, конечно, – вы сможете вывести мою коллекцию на совершенно новый уровень. Да, кстати, я хочу, чтобы коллекция выставлялась в России. В Эрмитаже. И, знаете, я думаю, ваше имя способно теперь открывать двери и там. Россия очень изменилась с тех пор, как я побывал в ней впервые в 1921 году. За последний год я был там десять раз, так что я знаю, о чем говорю. Уважение к прошлому, к корням… Сейчас многие в Москве стараются найти у себя дворянские корни. Вы были в России?

Она покачала головой. Отец говорил, что хотел бы вернуться – но лишь когда выметут большевистскую заразу и проведут основательную дезинфекцию.

– Если вы примете мое предложение, вы станете много путешествовать. Да, и в Москву, и в Париж, и в Лондон. Вы будете олицетворением моей коллекции. Я уполномочу вас вести переговоры от моего имени с музеями, с аукционными домами, с продавцами картин. Вы забудете навсегда, что такое нуждаться в деньгах. Как вам такая перспектива?

– Я не уверена, что мне хватит квалификации, – честно призналась она. Да, она закончила университет в Сан – Франциско, получила диплом по истории искусств, но никогда по-настоящему не работала – в основном помогала отцу. А теперь ей уже тридцать три, и искать первую серьезную работу было бы уже поздно, если бы не позвонили из «Оксидентал петролеум» и не пригласили на собеседование «на очень, очень серьезную должность», как сказала по телефону девушка из отдела персонала.

– О, в вашей квалификации я не сомневаюсь с тех пор, как вас увидел!

– Но, доктор Хаммер, вы увидели меня десять минут назад!

Она была не чужда женского лукавства. Конечно, она помнила, где он увидел ее в первый раз и как хищно, неприкрыто разглядывал. С ее внешностью – высокие скулы, голубые глаза, почти черные вьющиеся волосы – она привыкла к мужскому вниманию, но, пожалуй, не к такому откровенному. Впрочем, тогда их так и не представили друг другу.