Трилунье. Острова Луны - Алла Вологжанина

Митька усмехнулся, отбросил сомнения.

– К тому же есть у нас один принцип, – сообщил он Баррену, – идиотский, но железный. Если что-то очень нужно нашим врагам, то мы костьми ляжем, но враги это «что-то» не получат.

– Точно, – поддержала Карина, – символьеры уж точно нам не друзья. И если символьеры решились на нарушение каких-то там древних, но явно до жутиков священных договоров-уговоров, лишь бы Межмирный камень из рук не выпускать, то он им ужасно нужен.

– А значит, они его не получат. Точнее, лишатся, – заключил Митька.

Баррен Костов только переводил взгляд с одного волчонка на другого. Да еще головой вертел.

– Да вы жизни лишиться можете из-за этого принципа! – воскликнул он. – В самом деле идиотизм!

– А мы привычные! – Карина начала сердиться на этого горе-спасителя. – И, как видишь, живые. В отличие от…

Она вообще-то имела в виду «в отличие от большинства врагов». Но завершила свою реплику в неудачном месте. Океорон почему-то разозлился.

– Нашли чем гордиться! – защелкал он клювом. Ни дать ни взять его очень дальний родственник, птероворон Кру. – Это состояние имеет свойство прекращаться, причем не угадаешь, когда и как! Тьфу, дураки, сопляки! Надеюсь, когда одумаетесь, будет не слишком поздно! А вы одумаетесь, клянусь Змеем и Радугой! Мое почтение!

Он сделал жест крыльями, словно это были руки и поднимали над головой изысканную треуголку британского морского офицера. Раскланялся и улетел. За ним потянулись остальные несколько птиц, до сих пор смирно сидевших на развалинах Первого города луны.

– «Человек смертен; хуже всего, что он внезапно смертен», – процитировал Митька Михаила Афанасьевича Булгакова.

– Угу, думаешь, он читал? – Карина с сомнением посмотрела вслед их странному новому знакомому

– С учетом того, что в «Сказнике» его описывают в разделе «нежить», да вот по этому эмоциональному всплеску… хм… Возможно, на собственной шкуре выяснил. – И без всякого перехода добавил: – Знаешь что? Мне от этого всего еще больше хочется поесть. Не сытости ради, а чтобы вкус мяса почувствовать. Сразу легче думается.

Карина обернулась к костру. Ну мрак побери, только этого не хватало. Хоть часы приема посетителей назначай.

– Что-то сомневаюсь я, что в ближайшее время тебе светит его почувствовать, – сообщила она другу.

Со стороны дороги, ведущей от гостевого дома на берег, прямо к ним шли, чуть петляя в лабиринте развалин, Евгений Радов и Юлли как-там-его-фамилия.

– Охотиться на океоронов нельзя, – сообщил Юлли, и голос его из глубины капюшона звучал приглушенно и холодно.

– И вам добрый день, – отозвался Митька.

От этой размеренности у Карины привычные мурашки по спине побежали. Сейчас можно было ожидать всего. И драки, и… совсем жесткой драки. Хотя нет. Митька никогда бы не потерял голову настолько, чтобы нарываться на двух взрослых, один из которых знаккер, другой – символьер.

– Что-то вы долго тормозили с этой информацией. – Карина чуть не засмеялась, поняв, что от одного вида Юлли и Евгения у нее какие-то предохранители в голове перегорали и рекой разливалась грубость, граничащая с хамством. – Значит, не такие уж они и ценные птахи. А название классное.

Юлли покачал головой. Наверное, даже закатил глаза, как бы приглашая небеса (а точнее, подкладку своего капюшона) полюбоваться, с какими грубиянами и остолопами приходится иметь дело ему, тонкой натуры человеку.

– Мы за тобой, Карина Радова, – сказал он девочке, – твоя мать хочет с тобой побеседовать. С глазу на глаз, – добавил он специально для Митьки, который неуловимо шевельнулся, но принял почти боевую стойку – Можешь не напрягаться. Девочка идет со своим отцом, а ты идешь со мной. И оба вы в полной безопасности, пока не рискнете спорить с Императрицей. На этом острове никто не рискует.

Карина криво усмехнулась, вспомнив, что громкий титул – всего лишь пустой звук. Впрочем, для того, чтобы с тобой не рисковали спорить, нужен не титул и не формальная власть. Нужна реальная сила. И очевидно, у Ариссы она была. На этом острове, как сказал Юлли.

– Мы пытались пройти к главному зданию, – буркнула девочка, – но вы же заблокировали глубину. Здание за периметром э-э-э территории, которая нам доступна.

– Со мной пройдешь, – высокомерно бросил Евгений. Развернулся и направился почти туда, откуда пришел, не сомневаясь, что девочка последует за ним.

– Пойду, – сказала Карина Митьке, – надеюсь, ты в такой же безопасности, как я. А лучше бы в большей. Пообщаюсь с родительницей. Реветь не буду, обещаю.

И пошла за Евгением, справедливо полагая, что можно не ускоряться, – папаше хотелось пообщаться. Поэтому он замедлил шаг уже метров через сто.

– Зачем Юлли носит капюшон? – спросила она. – От нас, что ли, прячется? Так я его сто раз учуяла. Он же был в ратуше перед гонкой. То в личине, то без.

– Значит, так надо, – надменно отозвался Евгений. И дернул плечом: – Расскажи, что ты видела в ратуше. С кем общался Юлли? С твоей матерью?

Карина подумала-подумала и… рассказала все то немногое, что слышала из разговора Юлли-Алека и Ариссы. И про его, Юлли, появление в коридоре, когда он представился Кольдегаром. Информации там было три капли. Но если они могли разозлить Евгения и немного… расколоть «дружную» команду экспериментаторов… почему бы и нет?

– Не доверяю я твоей матери, – с вчерашними брюзгливыми нотками сообщил отец. – И тебе не советую.

– Вот спасибо, папочка, – фыркнула Карина, – но тебе я тоже не доверяю.

– И правильно, – неожиданно легко согласился тот, – без причины это делают только идиоты. А тебе, детеныш, идиоткой быть не в кого. Какие у тебя есть причины мне верить? Никаких. То-то.

Больше Евгений с Кариной не разговаривал. Да и о чем? То, что интересовало девочку, из отца пришлось бы под пытками вырывать. А Карина совсем не была уверена, что у нее на такое хватит пороху. Во всех аспектах.

Главное здание Информаториума надвинулось на них внезапно, словно кит вынырнул из пучины морской. Больше всего оно напоминало какой-то храм, то ли восточный, то ли попросту фантастический – единственный надземный этаж без окон и громадные, сферической формы, каменные же купола – один посередине, остальные по углам неправильного четырехугольника. Впрочем, неправильность его в глаза не бросалась. А первый этаж и вовсе визуально терялся, подавленный полусферами.

Внутри все тоже было пустым и каменным. Но не гулким, словно глыбы поглощали звуки, глушили их, искажали и возвращали даже не эхом, а каким-то… призраком эха.