На исходе лета - Уильям Хорвуд

— И все это по памяти! — воскликнул Мэйуид. — Да еще такими красивыми буквами, словно маргаритки на лугу летом! И этот юный господин имеет наглость утверждать, будто Триффан ничему его не научил! Должно быть, умственные способности Мэйуида весьма ограничены, более того, он, то есть Мэйуид, туп как кролик!

— Нет, конечно, я кое-чему научился...

— А! — перебил его Мэйуид. — Не произноси больше ни слова, о вконец запутавшийся новичок, великовозрастный дурень. У смиреннейшего прямо лапы чешутся что-нибудь написать, и именно этим он сейчас и займется!

И Мэйуид с неистовым пылом принялся что-то писать на земле, с замысловатыми росчерками. Почерк у него был тонкий и неряшливый, как он сам, а писал он так стремительно, что земля летела из-под когтей во все стороны.

Закончив писать, Мэйуид выпрямился и принялся с нескрываемым восхищением созерцать свою работу. Затем он произнес со своей самой невероятной ухмылкой:

— Ничего особенного, зато свое собственное! А теперь пожелаю тебе дальнейших успехов, или, как сказал бы добродушный и полный энтузиазма Хей: «Давай, парень! Вперед! Не сдавайся!» А я, Мэйуид, одобрил бы этот призыв всей душой! Итак, до свидания!

Мэйуид ушел, а Бичен долго смотрел ему вслед. Он был слегка раздосадован и утомлен — ведь ни одному кроту не удавалось и слова вставить, когда заходил Мэйуид. Тем не менее юный крот ощущал теперь себя гораздо бодрее. Протянув лапку, он потрогал то, что написал путепроходец, и прочел следующее: «Сегодня крот Бичен узнал, что кое-чему вчера научился. Чему он сможет научиться завтра? Пожалуй, ему следует совершенствовать свой почерк, а также вести беседы о важных материях. Таким образом он отыщет свой путь вперед». Подпись: «Смиренный крот, в общем-то, ниоткуда».

Бичен рассмеялся и, почувствовав, что ему лучше, вернулся в свою нору, исполненный решимости работать еще упорнее, быть послушным и не обращать внимания на причуды Триффана.

Однако терпение его иногда подвергалось тяжким испытаниям. Например, как-то раз Триффан призвал Бичена в свою нору и велел все бросить и заняться созерцанием червей.

— Червей? — недоверчиво переспросил Бичен.

— Я не люблю повторять дважды.

— Но при чем тут черви? — удивился Бичен. — Я хочу писать, а не смотреть на червей.

— Крот, я не просил тебя смотреть на червей. Я просил тебя созерцать их. Но конечно, если это тебе не по вкусу... — Пожав плечами, Триффан вернулся к прерванной работе.

Вспомнив свое решение повиноваться Триффану, как бы сложно это ни было, Бичен покорно сказал, что непременно будет созерцать червей. Но не объяснит ли ему Триффан хотя бы вкратце, зачем это и каким образом?..

К удивлению Бичена, Триффан вдруг оживился и пришел в хорошее расположение духа, описывая — правда, несколько загадочно, — как крот должен созерцать червей:

— ...Не будучи. Твой отец Босвелл рассказывал мне, что начинающим кротам-летописцам в Аффингтоне рекомендовали взять червя, пристально посмотреть на него, потом закрыть глаза и вообразить его, открыть глаза и... ну что же, дальше, полагаю, все понятно. Чтобы созерцать червя, нужно положить его прямо перед собой и глядеть на него. Но в конце концов нужно приучаться видеть червя, не имея его перед собой. Точно так, когда детеныша отнимают от материнской груди, он продолжает любить свою мать. Вот и ты так же должен любить червя и изыскивать способы познавать его, когда его нет перед тобой. Однако ты, наверное, недоумеваешь, к чему столько хлопот? Черви — это жизнь, вот к чему. Лучшего предмета для созерцания не придумаешь, не так ли? Без червей нас бы не было. Жизнь, знаешь ли!

К полному изумлению Бичена, Триффан громко рассмеялся гортанным смехом.

— Помню, как-то раз мы со Спиндлом, с большим трудом найдя червя, принялись созерцать его. Спиндл попросил меня объяснить самую суть учения Босвелла — именно это я пытаюсь сейчас сделать. Он записывал, — несомненно, ты найдешь где-нибудь эту историю. Мы положили червя, и я принялся пристально смотреть на него. Правда, это длилось недолго: внезапно под влиянием порыва я съел червя. Спиндл был возмущен. «Зачем ты это сделал?» — спросил он. Ха! — снова засмеялся Триффан и вернулся к своей работе.

— А зачем ты это сделал? — спросил озадаченный Бичен.

— Чтобы еще лучше созерцать его. Червя лучше созерцать желудком, а не разумом. Уверен, что со временем ты со мной согласишься. — Триффан продолжал тихонько посмеиваться, и, лишь когда он снова принялся писать, царапанье заглушило смех. И тут Бичен остро почувствовал, как близки были Триффан со Спиндлом. Два очень разных крота, у которых было так много общего. Два друга.

Несколько позже в тот день Бичен заметил, что Триффан умолк и из его норы не доносится никаких звуков. Чувствуя, что старый крот нуждается в утешении, Бичен вылез наверх и раздобыл пищу.

Он тихонько подошел к входу в нору Триффана и положил перед ним червя.

Триффан молча взглянул на Бичена, и тот сказал:

— Порой тебе недостает Спиндла, не правда ли?

— Да, это так, крот,— хрипло ответил Триффан и, принявшись за еду, продолжал: — Когда стареешь, прежние времена иногда кажутся реальнее нынешних. Я ловлю себя на том, что заглядываю за угол тоннеля, ожидая увидеть там Комфри или Брекена, которых очень любил. А наверху... я... я смотрю направо, где привык видеть рядом с собой Спиндла, и удивляюсь, что его там нет. А в последнее время мне часто не хватает Босвелла. Я думаю, Спиндлу пришлось много выстрадать из-за того, что я скучал по Босвеллу. У меня нелегкий характер, Бичен. Я... я боюсь, ты тоже много страдал из-за меня в последние недели, но, понимаешь, я скучал по твоей матери и остальным кротам.

— Ничего, все в порядке, — успокоил его Бичен, которому больно было видеть, как расстроен Триффан.

— Хотелось бы мне, крот, чтобы все было в порядке! Но жизнь сурова, и нам приходится прилагать слишком много усилий, чтобы уцелеть в этом меняющемся мире. Знаешь ли ты, что у нас с твоей матерью когда-то были дети? Но... они умерли, и есть вещи, о которых трудно говорить. Думаю, не секрет, что мать моих единственных оставшихся в живых детей — Хенбейн из Верна. Я их никогда не видел. Мой добрый друг Мэйуид и его супруга Сликит воспитали тех двоих, что удалось вырвать из Верна. Они говорят, это милые малыши. Зовут их Хеабелл