Мир совкового периода. Четвертая масть - Игорь Черемис

Эту просьбу он произнес очень недобрым тоном – словно я уже поднялся, чтобы бежать к названным персонам и выкладывать подробности его интимной жизни.

– В мыслях не было, – честно сказал я. – Это ваши дела, я стараюсь в семейные разборки не влезать, со всех сторон прилететь может.

– Это ты точно выразился – со всех сторон прилетит, – он усмехнулся. – Если бы все это понимали…

Я сомневался, что эта тема нуждается в продолжении, но всё-таки сказал:

– На мой взгляд, вам стоит самому им об этом сказать. Елизавета Петровна поймет, она, думаю, и так уже догадалась… я бы поставил рублей десять на то, что она даже знает имя… той женщины. А Алла… вашей дочери двадцать лет, она три года проучилась в своем институте, стажировалась в школах и кое-что понимает в жизни. В общем, если вам нужно её доверие – то оно может быть только обоюдным. Да и смысл скрывать?

– Смысл… – он как-то неуверенно отвел глаза. – А разве во всём должен быть смысл?

Этого я не знал, но мнение имел.

– Если люди перестанут делать бессмысленные вещи, мир станет чуточку более логичным, – сказал я. – А логичный мир значительно более комфортный… во всяком случае, он лучше поддается прогнозированию.

Автор той статьи, из которой я позаимствовал эту глубокую мысль, в своих рассуждениях заходил слишком далеко, поэтому я его изыскания значительно укоротил – так, чтобы они подходили к этому разговору. К тому же там под нож бессмысленности попала, например, любовь – и мужчины с женщиной, и граждан к родине. А от этого я отказываться не был готов.

– Логика – не всегда хорошо, мы всё же не вычислительные машины, – Александр Васильевич поднялся. – Всё, Егор, пойдем домой, к женщинам, обдумаем наши дальнейшие планы... или просто спать завалимся. А про твой совет я подумаю. Возможно, ты и прав.

Меня наполнило чувство гордости. Я любил быть правым. Поэтому такой итог нашего разговора я посчитал приемлемым.

***

У нас в квартире все уже спали – и никто не поднялся, хотя когда два выпивших мужика стараются не шуметь, получается очень громко. Александра Васильевича слегка штормило – мы не стали открывать вторую бутылку, но первую он допил в два приема, чтобы не оставлять водку выветриваться, и эта пара глотков оказалась лишней. Мне было чуть лучше, но за день я сильно вымотался, мой организм пока с трудом выносил нагрузки, не помогали никакие утренние зарядки. Но сразу на боковую я торопиться не стал – устроился на кухне и поставил чайник, чтобы приготовить себе порцию кофе с чем-нибудь съедобным. Я был уверен, что лучше закусить поздно, чем не закусывать совсем.

Алла появилась, когда я уже съел половину огромного бутерброда с колбасой. Она нахально отобрала у меня оставшийся кофе – и мне пришлось делать его снова, хотя с растворимым порошком это была не слишком сложная задачка.

– Напились? – грустно спросила она.

– Не совсем, – я улыбнулся. – На стадионе пиво было, у Михаила Сергеевича отец водку кушал, а я снова пивом обошелся... он нас пригласил после матча, а мы не стали отказываться... и по приезде в гараже бутылку водки... отец опять же один справился. Я, считай, и не пил. Правда, и не ел – вот, теперь компенсирую.

Я продемонстрировал ей недоеденный бутерброд.

– Картошка есть, бабуля отварила. И курица жареная.

– Не хочу серьезно, потом всю ночь будут кошмары сниться... И так всё через задницу. Валентина ранили.

– Ох... – Алла закрыла рот ладошкой. – Он как?

– Не знаю... старик сказал – жить будет. Надеюсь, не соврал. И вот ещё – Иркина мать завтра не прилетит...

– Почему?